Вот тут я с Иваном оказалась согласна. Сначала надо поесть, потом поспать, а уже после бежать от бабушки и её матримониальных планов подальше. Но глаза категорически отказывались открываться, как и тело шевелиться. Потому ужин я пропустила, банально уснув и не узнав всех планов хозяйственной родственницы моего необычного нового знакомого.
— Эй, девонька! Вставай. Сопрела совсем, в одёже на печи всю ночь проспать. — Удивительно сильной рукой теребила моё плечо бабуля. — Не время кости греть, позже в баньку отправлю, самолично веничками берёзовыми да дубовыми всю хворь и дурость заодно выбью.
Жарко было и в самом деле. Не заметно для себя я уже распахнула куртку, протерев шарфом неприятно намокшую шею. Права бабуля, но намёки её... Да и за оконцем, что виднелось в неровном свечном свете, стояла глубокая ночь.
— А зачем вставать? Темно же.
— Так что же теперь, лета красного ждать? Зимой, считай, почти всегда темно, кроме полудня. Слезай, давай, Марьюшка. Печь надо заново натопить, снега наносить, самовар наладить. Остальное я сама уж как-нибудь. Чего глазами сверкаешь? Ванюша в лес ушёл, дядьёв высматривать. Заодно и добычи какой принесёт кормилец. Загодя силки расставил умелец. Жаль, редко бывает.
Едва не упала, сползая с уже остывающей печи и едва не промахнувшись мимо узкого выступа, заменяющего лестницу. Глядя на мою неуклюжесть хозяйка дома лишь крякнула, но от замечаний отчего-то воздержалась. И продолжала молчать, поливая водой из ковша прохладной водой, пока я умывалась. Лишь после того, как выложила на стол стопку вышитых полотенец, заговорила.
— Не боись, не свадебные это рушники. Для сыночков, что возвращаются из дальних странствий, вышивала. Весточку прислали с птицей перелётной, когда ждать их следует. Долгий путь ребятки мои прошли, да любая дорога короче кажется, когда к дому ведёт. Чего мнёшся? — Будто заметив что-то в моём лице, рассмеялась хозяйка избушки. — Акулиной Порфирьевной меня кличут. Да дома запросто Кулиничной можно, привыкла уже. Веселее работай давай!
— А много у вас сыновей? — Понимая, что уже более десяти штук полотенец разложила, усомнилась в словах старушки.
— Дюжина богатырей у нас дедом. Не дожил он до возвращеньица ребятишек наших... — Промокнула краем передника слезу Акулина Порфирьевна, но сразу вновь принялась за дело, с грохотом выставив на огромный выскобленный деревянный стол несколько глиняных чаш, а после ещё. — Девка только одна уродилась, маменька, стало быть, Ивана. Уж давно замуж отдали, далече живёт дочурка моя.