– И ты решил привезти её ко мне? Ничего лучше не придумал? – изумилась хозяйка. – Сдурел совсем на старости лет? А если она умрёт?
– Закопайте в лесу, – прошептала еле слышно девушка, – у меня никого из родных. Искать не будут.
Это были последние слова, внятно произнесённые ею. Она обмякла, голова повисла, как у мёртвого лебедя. Обрывки чёрной липкой ленты на запястьях и щиколотках, остатки мешка на шее производили жуткое впечатление. Мужчина, державший её на руках, тяжело вздохнул, глядя в глаза бывшей жене.
– Неси в дом, – скомандовала женщина. – В самую дальнюю комнату. Да-да, в ту самую. Подожди-ка, я на кровать клеёнку положу. Обмыть надо, посмотреть, есть ли раны, пока она без сознания. Кто знает, что потом будет? Беда… И уезжай. Позвоню, если что потребуется.
– А как же? Вдруг помощь…
– Уезжай. Не твоё дело. И следи по сторонам, наблюдай, есть ли чужие в округе. Слушай лесные звуки. Сам знаешь, здесь никто не бывает. Дымом, кажется, тянет с лесного кордона; не оттуда ли девчонка? Уезжай, Коля, не навлекай беды на нас… Беляш, следи, чужой. Никого не пускай, сразу голос…
В нескольких километрах от одинокого поселения, в глуши леса, на почти заросшей поляне стоял молодой светловолосый мужчина и смотрел, как догорала заброшенная избушка лесника. Слабый дождь, моросивший всю ночь, не мешал языкам пламени уничтожать следы того, что происходило здесь совсем недавно. Поднятый воротник чёрной тёплой куртки лишь частично защищал человека от сырости, но казалось, что его не волновали неудобства: он молча разглядывал и слушал потрескивание огня, плясавшего на круглых тёмных брёвнах, мокрую сажу, тлевшую местами крышу, закрытую и прижатую кривым ухватом дверь. Взгляд мужчины ничего не выражал; в нём не было ни злости, ни улыбки, ни сочувствия или сожаления, ни даже угрозы. Всё будто застыло, остановив мгновение: гладко выбритое лицо, крупный рот с большими губами, тонкий прямой нос и бесцветные глаза, которые спокойно следили за стихией, созданной человеческими руками.
Чей-то вздох или шорох вывел его из состояния задумчивой созерцательности, и он посмотрел на других свидетелей пожара, которых было четверо. Некоторые из них, на кого падал его тусклый взгляд, старались отвести глаза, потому что казалось: это мёртвый человек, безразличный ко всему, без чувств и эмоций. Мужчины отошли к лесу и словно превратились в серые мокрые тени, беззвучно качавшиеся возле сырых деревьев. Однако двое других никак не реагировали на него. Тот, что стоял ближе, был украшен татуировками настолько густо, что огромные, как кувалды, руки больше походили на рукава разноцветной футболки, которая никак не соответствовала погоде. Даже на шее извивалась выбитая колючая проволока. Молодой широкоплечий мужчина высокого роста, мощного, атлетического телосложения, с наглой ухмылкой оглядывал «коллег». Его чуть вытянутое лицо было подвижным; казалось, что мимикой он пытался выразить свое настроение и отношение к процессу, в котором недавно участвовал: ни сожаления, ни страха, ни отблеска мысли, ничего. Стрижка заметно выделяла его среди остальных: сбритые виски и тёмные длинные волосы на макушке, которые сейчас были мокрыми и свисали сзади сосульками. Молодой мужчина напоминал попавшего под дождь дикобраза. Узкий разрез глаз, казавшихся в серости хмурого утра хитрыми; прорисованный изгиб бровей и чётко очерченная щетина, над которыми явно потрудился мастер; крупный нос и шрам на щеке, «забитый» небольшой чёрной мушкой-татуировкой – всё в его внешности запоминалось.