И мы с мамой это приняли. Как всякие темные, которые умеют смирить эмоции и взять их под контроль разума. Вот только Фелиция Истрис заявила, что хоть и даст развод супругу, чтобы оборвать любые родовые поисковые заклинания, но в свою семью не вернется. Уж лучше сразу на погост.
Мне сразу стало как-то жаль умертвий на том кладбище, куда переедет мама.
— Я что-то подобное предполагал, так что подготовился, — произнес папа и достал два конверта, которые и вручил нам с мамой. — Фелиция, урожденная Майлик, у тебя обнаружилось наследство от тетушки — небольшой домик на побережье Рунвирского залива. А у тебя, вдова Дэйрис, были небольшие сбережения после кончины супруга, и на них ты приобрела трактир в Вудленде.
— А почему я не вместе с Изи? — негодующе уточнила мама.
— Двоих будут скорее искать, — был ответ отца.
Вот так я и оказалась в Вудленде. Правда, до этого был один портальный переход до Джокса и… дальше своим ходом — на метле. Ибо в такую глушь можно было добраться только так. Ибо дорог здесь не было, только направления. А вот чего было в изобилии — это звериных троп. Их я то и дело замечала, пока летела над пестрым лоскутным одеялом из полей и лесов, покрывавшим холмы. Подо мной пестрели, окрашенные в тысячи — нет, в сотни тысяч — оттенков медового, рыжего, зеленого, коричневого деревья и травы, праздновавшие перелом осени. Природа уже готовилась к зиме и отчаянно не хотела прощаться с летом.
И среди этого буйства красок вилась узкая змейка разбитого, местами почти прерывавшегося тракта, который, наверное, проложили еще перволюди на заре эпох. Впрочем, и улочки самого Вудленда, до которого я добралась почти в ночи, не отличались широтой и прямотой. Они петляли туда-сюда, казалось, возвращаясь обратно, а затем резко уходя под прямым углом.
Так что когда я, спустя почти сутки лету, слезла со своей летуньи, то была, мягко говоря, не в самом радужном настроении. Поправила любимую остроконечную шляпу и сдула со лба выбившуюся каштановую прядь: вечно эти волосы лезли везде и были моим персональным наказанием. Мало того, что не кучерявые, как положено черной ведьме, так еще и не рыжие или черные, а каштановые! И ни один красящий эликсир их не брал. Да и цветом глаз я пошла не в маму с ее изумрудной зеленью, а в отца. Потому в отражении на меня смотрела обычно девица то ли с голубыми, то ли с серыми радужками. Единственное, что во мне было от ведьмы — легкость стана. Миниатюрная, тонкая, я обладала отличной метлоподъемностью. А еще могла легко и долго мчаться на своей красавице, закладывая петли в облаках.