Она вскинула голову, губы шевельнулись, беззвучно произнося заветные слова... Но Талгор, усмехнувшись, повел бровью, позволяя поднять топор.
Она медлила, не доверяя. Обманет? Подставит, как и все прочие до него?
Он понял. Отступил, завел меч себе за спину, склонил голову. Хелмайн метнулась к топору, подобрала замерзшими пальцами. Если он думает, что, проявив благородство, получит в ответ милосердие, то ошибается.
Каким бы ни был исход этой битвы, Талгор Эйтри уже проиграл.
– Ты устала, – произнес он с улыбкой, играючи отбив щитом лезвие топора. – Не хочешь отдохнуть?
– Отдохну в чертогах богов, – зло бросила она сквозь зубы, выискивая в нем незащищенное место. – Не играй со мной, Талгор. Уговор дороже денег: выживет лишь один.
– Пусть боги подождут. Выходи за меня, Хелмайн, – скалясь уже в открытую, дразнился он. – Мое сердце давно в твоих руках. Мы можем быть счастливы в Нотраде – оба. Клянусь, что никогда тебя не обижу.
Зря он это сказал.
Гридиг тоже много чего обещал. И в то же время ощупывал плотоядным взглядом ее, тогда еще юную, хрупкую, неспособную себя защитить. А потом – орал, избивал до крови, насиловал. Когда же надоела – пожелал избавиться от нее, отправляя раз за разом на битвы под знаменами когана.
Не знал он тогда, что эти битвы для нее были самыми светлыми днями в их мучительно долгой семейной жизни.
«Даже родить неспособна! Бесполезная потаскуха!»
Хелмайн злобно оскалилась, видя перед собой уже не смеющиеся серые глаза, а перекошенное от ненависти лицо покойного супруга.
Да как у него язык повернулся обвинить ее в блуде? Ее, которая за всю замужнюю жизнь ни единого взгляда на другого мужчину не бросила? А самому Гридигу при этом кто только не грел постель, пока она проливала кровь во славу коганата.
Рожать от такого выродка? Да лучше сдохнуть в муках!
Вот тогда-то она и решила отомстить. Раз назвал потаскухой – ею она и стала. Выбрала того, кто ей понравился, и провела с ним незабываемую ночь. И очень надеялась, что черная душа Гридига будет вечно терзаться в лабиринтах подземных чертогов от ее слов, услышанных перед смертью: «Кйонар – не твой сын».
Ложный выпад, ошибка противника – и вся ненависть Хелмайн превратилась в разящий удар. Осознание, острая жалость: сейчас останется без руки…
И мгновенная радость: не вышло. Вместо податливой плоти – тяжелый щит, и топор по основание увяз в древесине.