— А вы двое? — смерил Хмарин взглядом городового и дворника. Те переглянулись, замялись.
— Сигаретку вытащил, вашвышбродье, — сознался дворник. — Думал, хорошие папиросы будут, у этакого франта-то, а сигаретки самые препаршивые!
— Ясно. Ну держи, что с тобой делать, — вздохнул Константин и достал портсигар. Городовой отказался, а двое других охотно угостились.
— Вот ты говоришь, Веселов, попытался перевернуть. А что не вышло-то? — продолжил он, когда все закурили.
— Да знамо дело, он же скукоженный весь и ледяной, словно глыба, чуть что не звенит только. Даже одёжка колом стоит, смёрзлась, мороз-то лютый…
— Тебя Петровичем же звать, верно? — обратился Константин к дворнику.
— Точно так, вашвышбродь! — польщённо улыбнулся тот. — Все Петровичем кличут.
— Вот что, Петрович, ты так с ходу не отвечай, а вспомнить попробуй. Когда вниз лез, там были какие-то следы?
— Да рази ж упомнишь…
— Лестницу спускал. С первого раза ладно поставил? Воткнулась она в снег?
— Где там, он же слежавшийся весь! Я ж чего решил, что этот-то, болезный, живой, может, и пьяный, он вот так поверх и лежал, только чуть замело, и лицом в камни, сжался весь — не видать, что морда ужо синяя. Я ж и не сразу внимание-то обратил, что он не только без шинели, это ладно, так и без сапог ещё!
Воспоминания дворника прервал подкативший чёрный фургон с характерной эмблемой судебных медиков, остановившийся за пару саженей до их компании.
— Постарайся вспомнить, Петрович, это важно, — велел Константин и отправился встречать медика.
Подошёл аккурат к открывшейся двери и на мгновение замер остолбенело, не подняв взгляда выше ступенек, которые попирал маленький и откровенно женский сапожок с меховой опушкой. Встряхнулся, поднял глаза — как раз на затянутую в перчатку ладошку, протянутую царственным жестом, требовательно и молча.
Стоило бы возмутиться и уж точно — не стоило помогать, но эта мысль пришла Константину в голову слишком поздно. Нежданное явление уверенно опёрлось на его машинально предложенную руку, снизошло на мостовую, спрятало маленькие ладони в роскошной горностаевой муфте с хвостами.
Барышня была хорошенькой, словно куколка, и, как куколка, маленькая — по плечо Константину, под стать своим рукам. Каракулевая шубка в талию, шапочка меховая, сверху кружевной пуховый платок — хоть сейчас на рождественскую открытку. Лица толком не видать, но глаза тёмные и красивые брови вразлёт.