Все домысли сограждан стали вдруг ясны, как никогда – благовоспитанные дамы так точно не одеваются. И первыми не представляются. И рук не жмут. Вот только выпускать из мягкого захвата тонкую ладошку ой как не хотелось. Да и не моглось. Взгляд его будто прикипел к кобальту девичьих глаз, а шероховатая ладонь – к нежной маленькой кисти, пальцы которой он стал безотчетно перебирать, дивясь их тонкости и длине.
– Аристарх Сигизмундович? – ангелоподобная девушка слегка нахмурилась, силясь освободить свою руку из мужской ладони, но не тут-то было – мужчина не отпускал. А потом внезапно резко вздохнул, припал на колено, ни на мгновение не отрывая взгляда от девичьего лица, и дрожащим голосом выпалил, не в силах совладать с одновременной борьбой холодного разума и пламенного сердца:
– Дорогая Карина, это может показаться скоропалительным, но вы отрада глаз моих, и я не вижу иной жизни, кроме как быть подле вас… выходите за меня замуж!
Огромные голубые глаза, казалось, стали еще больше, а в глубине их таился явный испуг. Золотистая кожа побледнела, даже веснушки как-то померкли. И горячие пальцы опаляли холодом, задеревенев в мужской руке. Но вместо упоительно-сладкого согласия либо убийственного отказа, от которого бы разом остановилось сердце, Аристарх услышал панически-взволнованное:
– Матушка!!! – и меньше, чем через минуту крохотная прихожая наполнилась людьми, наперебой интересующимися происходящим. Аристарх не желал отпускать руки Карины, но её у него мягко отняли, пока он ошарашенно разглядывал отца, сильно изменившегося за годы – седина посеребрила виски и бороду, у глаз и губ наметились морщины, особенно заметные за увеличивающими стеклами очков. Умом он понимал, что отец давно не молод, но память запомнила молодого мужчину в расцвете лет, и разум отказывался принимать суровую реальность.
– Ну здравствуй, сын, – Сигизмунд Леопользович протянул ладонь, которую Аристарх автоматически пожал, жадно вглядываясь в изменения, случившиеся с отцом за десяток лет. Хоть они общались решулярно, не реже раза в месяц, но переписка, а затем и телефонные звонки не передавали внешности, а голос у отца остался тем же, что и прежде – молодым и сильным, в отличие от подуставшего тела с опущенными плечами и наметившимся брюшком.
– Здравствуй, отец, – наконец, отозвался Аристарх. И тут же попросил, жадно вглядываясь в коридор, куда ушли мать с дочерью: – Расскажи мне о Карине.