Кое-как размеченная по краям, она была почти не заметна в сумерках. Но не почувствовать ее было невозможно. Тело напряглось. Дыхание перехватило. В животе скрутился тугой узел.
Сама по себе мертвая зона не таила опасность. Воздух здесь был такой же, как и везде, дома ветшали, но не падали, асфальт, хоть и изрядно растрескавшийся, не торопился проваливаться под землю. Не было никаких проблем в том, чтобы ходить по опустевшим дворам или путешествовать через безлюдные равнины, – иначе сектора потеряли бы всякую связь друг с другом после катастрофы. И даже селиться в заброшенных домах официально никто не запрещал.
Но желающих – даже на Юге, где можно было урвать пустой участок на побережье, – было немного.
Неудивительно. Люди ощущали неправильность – кто-то меньше, кто-то сильнее. Я была из тех, кому особенно тяжело давалось пребывание в местах, затронутых Выплеском. Стоило только ступить на мертвую землю, как внутри зародилось иррациональное чувство тревоги. Казалось, будто кто-то наблюдает за мной, движется по пятам, прячется за развалинами, следит сквозь черные провалы окон.
Ощущение было настолько ярким, что я невольно вскинула голову. Взгляд скользнул по заброшенному трехэтажному дому, ища внутри малейшие признаки жизни. Рука потянулась к поясу, хоть я и знала, что табельного оружия при мне нет. Некстати вспомнилось предостережение вахтовика. Я напряглась. Лямки тяжелого походного рюкзака впились в плечи.
Секунда. Две. Десять.
Тишина.
Я выдохнула. Ложная тревога.
«Да уж, – подумала с кислой усмешкой. – Весело будет работать в Северске, с учетом того, как сильно он посечен Выплеском. Хорош милиционер, который шарахается от каждой тени».
Выругавшись под нос, я достала из бокового кармана рюкзака карту и двинулась в обход мертвой зоны вверх по холму. Благо, до дома тетки было относительно недалеко.
***
Из справки я узнала, что Гелия Ремовна Сахарова места жительства не меняла. И более того, до Выплеска по этому же адресу проживала также моя мать – а значит, скорее всего, и я. Но, к своему недоумению, я смотрела по сторонам и не узнавала ничего – абсолютно ни-че-го.
Пустота. Чистый лист.
В голове не сохранилось ни одного, даже самого смутного воспоминания. Все в городе, где я провела часть детства, казалось абсолютно чужим. Будто и не было в моей жизни Северска-12. Не было извилистых улочек, взбиравшихся по серым холмам, одинаковых пятиэтажек, заросших сорной травой побитых детских площадок и редких, тускло светящихся окон, где за плотными шторами едва различимо двигались люди-тени.