— Сейчас переведешь то, что я скажу. Слово в слово. Если девчонка чего-то не поймет, за каждую её промашку накажу тебя. Поняла?
Старуха, вздрогнув, кивнула. Он перевел взгляд на Добаву.
Та глядела насторожено, но внимательно. Хорошо, подумал Харальд. Продолжил так же неспешно:
— Говорю для тебя, Добава. Если ты опять не сделаешь того, что я велю — ударю. Если это будет при всех, ударю в полную силу. Это мой дом, моя земля, и здесь никто не смеет мне перечить. Особенно рабы. Бить я привык мужчин, так что тебя могу и покалечить. Будешь потом жить с изуродованным лицом. Или с шеей, свернутой набок.
Он подождал, давая старухе время перевести все до конца. Добавил, оскаливаясь — нарочно для девчонки зубы скалил:
— Не забудь сказать ей про лицо. Пусть поймет, что может остаться уродиной. Или калекой.
Девчонка уставилась на него с обидой в синем взоре.
Битый щенок, недовольно решил Харальд. Может, это потому, что пригрозил ударить только один раз? Обычная девка сразу испугалась бы — за лицо, за красоту. На худой конец, кивнула бы послушно, глаза опустила. А эта…
Харальд посмотрел на старуху, спросил:
— Ты перевела? Все до конца, слово в слово?
— Да, ярл! — Старая рабыня отчаянно закивала. Шепотом сказала Добаве что-то ещё.
И та, помедлив, наконец кивнула. Но губы, опухшие с прошлой ночи, поджала ещё обиженней, чем прежде.
Не этим бы сейчас с ней заниматься, подумал неожиданно Харальд. Но выбора нет. И времени, чтобы с ней нянчиться, тоже. Теперь не до того. Жаль, что напугать не получилось. На пещеру, возле которой они вчера причалили, девчонка и то смотрела испуганней…
Воспоминания вдруг налетели — и ударили наотмашь. Как по морде открытой ладонью съездили.
Вот Добава стоит, с ужасом тараща глаза на вход в пещеру. Затем, вроде бы ожив после его шлепка, заходит внутрь.
И снова смотрит испуганно, стоя по ту сторону костра. И в руках обмякла. А после поцелуя цеплялась за него, как никогда ещё не цеплялась…
Харальд чуть повернул голову, спросил негромко у старухи:
— Ты все-таки рассказала ей, как помирают мои бабы?
Старая рабыня замерла, лицо исказилось от ужаса. Дергаными движениями поднялась, одновременно и вставая с сундука, и сгибаясь в поклоне перед Харальдом:
— Прости, ярл. Прости!
Добава глянула на неё изумленно — и на него ещё обиженней. Затем спросила что-то на своем наречии. Спустила ноги с сундука, до этого подобранные под себя, потянулась рукой к старухиному плечу.