О, если бы это было так! Я никогда не интересовалась игрой на скрипке, но в тот миг остро пожалела об этом. Виталий Алексеевич Станкевич в своём скромном, но опрятном чёрном сюртуке, в белоснежной сорочке, с футляром от скрипки, перекинутым через плечо, показался мне невозможно красивым и взрослым — хотя ему исполнилось всего лишь девятнадцать лет.
Он был высоким и худощавым, каким-то воздушным, с длинными изящными пальцами. Худое и узкое, слегка удлинённое лицо, большие светло-карие глаза, тонкий нос с горбинкой, немного заострённый подбородок... «Похож на иконописные лики», — подумала я. А когда Виталь снял шляпу, оказалось, что его волосы — тёмно-рыжие, почти красные — вобрали в себя всю силу тёплого осеннего солнца. Или это он просто стоял против открытой двери, и закатные лучи так освещали его кудри? А ещё его волосы оказались вьющимися, необыкновенно лёгкими и непокорными. От малейшего дуновения сквозняка или касания ладони причёска Виталя превращалась в беспорядок.
Но это я, разумеется, узнала позже. А тогда лишь стояла в дверях, ведущих в гостиную, и от растерянности и смущения не догадалась посторониться и позволить нашему гостю пройти внутрь. И только услышав шаги мамы, я вспыхнула и попятилась; Виталь же невозмутимо поклонился нам обеим. Они с маменькой направились в малую гостиную, где находился рояль, и приготовились начать занятие.
Виталь вынул скрипку из футляра — а я, по-прежнему стоя в дверях, провожала глазами каждое его движение. В конце концов мама раздражённо велела мне либо войти и сесть, либо идти по своим делам, но только не маячить, будто привидение, в дверном проёме. Я воспользовалась предложением войти и даже нашла в себе силы приветливо объяснить господину Станкевичу, что очень люблю музыку и хотела бы послушать его игру...
Весь следующий год прошёл для меня под ощущением неимоверного счастья и горечи одновременно. Виталь потом признавался, что тоже влюбился в меня с первого взгляда! Однако он всегда помнил о разнице в нашем общественном положении: куда ему ухаживать за девушкой из такой богатой семьи!
Я решила действовать хитро. С помощью лести и притворного восхищения убедила маму, что она сделала огромные успехи в игре на скрипке (на самом деле, ничего подобного!), и теперь мне тоже захотелось поучиться этому искусству. Так что не согласится ли мамочка давать мне уроки? Мама, конечно же, согласилась. Вот только по складу характера она не могла стать хорошей наставницей в какой бы то ни было области — мешали её нетерпение и врождённая неприязнь к серьёзной работе. После пары уроков она дала мне понять, что всё это ей страшно наскучило. Тогда же маменька велела Виталию Алексеевичу заниматься и со мной тоже — а ничего другого мы и не желали.