— Ты будешь носить это три раза в неделю, — сказал он медленно. — Пока мне не надоесть. Или пока я его на тебе не разорву в клочья.
Он подошёл ближе, взял край кружева между пальцами и посмотрел мне в глаза:
— Потому что я хочу видеть тебя такой. Только такой.
У меня дрожали колени. Я кивнула.
— Хорошо.
— Не «хорошо». «Да, ректор», — холодно поправил он.
— Да, ректор…
Он расплатился за всё, даже не взглянув на цену.
Когда мы вышли из бутика, он бросил пакеты в багажник и коротко бросил:
— Едем домой. У нас ещё впереди ночь.
Когда мы вернулись в поместье, уже начинало темнеть. Воздух был теплым, густым, напоенным запахами жасмина, роз и чего-то чуть терпкого — как будто лето само пульсировало в венах этого места. Слуги безмолвно приняли из рук Лоренса все многочисленные пакеты и коробки, аккуратно кивнув и исчезнув с ними вглубь особняка.
Я молча шла рядом, не зная, куда смотреть. Внутри все еще гулко отдавались его слова, его приказы, его прикосновения. Он не сказал мне ни слова, пока не остановился у двери моей комнаты. Затем повернулся ко мне, и его голос был спокоен, как шелк на коже:
— Ровно через час ты зайдешь ко мне. В том розовом комплекте. Пеньюар — поверх. Волосы — распущены. Никакого макияжа. Поняла?
Я кивнула, чувствуя, как всё внутри опадает в трепет.
— Молодец. — Он чуть тронул пальцами мой подбородок, задержался взглядом на губах, и исчез за дверью своей спальни, закрыв ее за собой.
Я зашла в комнату и рухнула на кровать, уставившись в потолок. Меня трясло. От страха, от желания, от глупости собственной реакции. Я не знала, что со мной происходит — но это «что-то» давно вышло из-под контроля.
На кресле у туалетного столика уже лежали пакеты. Я поднялась и начала разбирать их — один за другим. Всё аккуратно разложено: дневные платья, кружевное белье, чулки, туфли, украшения, вечерние наряды. И — розовый комплект.
Пудровый, почти невесомый, с полупрозрачным кружевом, тонкими лентами и вышивкой в форме цветов. Лиф держался на тончайших бретельках, трусики были почти символическими. Пенюар — легкий, как облако, с атласной лентой под грудью. Он хотел видеть меня именно в этом. Он выбрал это сам. Для себя.
Медленно, с дрожью в пальцах, я переоделась. Тело выглядело как чужое — гладкое, невесомое, готовое. Волосы рассыпались по плечам. Я не узнавала себя. Я — и была, и не была собой одновременно.