- Едва дышит…
В старом подсвечнике, потрескивая, тускло горели свечи. Высохшее
желтое лицо старухи исказилось гримасою, выражавшей, не поймешь –
что. То ли – сочувствие, а то ли, наоборот – злорадство, мол, так
тебе и надо, твари гулящей, поделом!
- Да где же этот чертов доктор?
- Тут не доктор нужен, - прошипела Фекла Матвеевна. – Батюшку
звать пора.
- Так ты думаешь…
- Не жилец девка! - старуха желчно усмехнулась. – Вон, лицо-то
бледное какое… да и глаза закатились…
В этот самый момент Катенька вдруг распахнула глаза – чудные,
блестящие, карие – и тихо прошептала:
- Пить…
Фекла дернулась было к стоявшему на тумбочке графину, однако,
опытный воитель Давыдов перехватил ее руку:
- Нет! Ежели в живот рана – так нельзя ей… Доктора подождем.
- Подождем, - тяжело опускаясь на стул, согласилась старуха. –
Прохора я за батюшкой отправила. Отец Илларион. Хороший батюшка,
добрый. Здесь, рядом, живет.
За окном брезжил рассвет, отражался в стеклах мансард
золотисто-алыми сполохами. Уже поднялись дворники, перекрикивались,
шерудили метлами…
На лестнице раздались шаги – привратники привел батюшку. Отец
Илларион оказался еще довольно молодым человеком, судя по виду, ему
не было еще и тридцати. Осанистый, крепкий, с белесой кучерявой
бородкою, он чем-то напоминал песенного разбойника Кудеяра… или
самого Дениса в его партизанскую бытность, со времен которой
всего-то два годка и прошло. Даже еще меньше.
Перекрестив раненую, священник деловито достал из прихваченного
с собой саквояжа очки и требник. Однако, ничего прочесть не успел –
едва водрузил себе на нос очки, как, наконец, явился доктор.
- Здравствуй, Денис Васильевич. Ну, что тут у вас? Где больная…
ах, вижу, вижу… Ну-ка, ну-ка… что там… А посмотрим, посмотрим…
Денис Васильевич, ты ведь у нас крови-то не боишься? На вот,
ножницы подержи… сейчас одежду разрежем… ой-ой!
Осмотрев несчастную, врач покачал головой и, скорбно поджав
губы, повернулся к священнику:
- Тут теперь ваши дела, батюшка.
- Что?! Умерла?! – ахнул Давыдов. – Как?
- Да вот так, - доктор уже громыхал рукомойником в коридоре. –
Преставилась, милая. Две пули, две раны – одна под сердцем, другая
– в печень. Странно, что вообще не сразу жизни лишилась. Кто ее
так?
- Кабы знать… - поиграл желваками Денис.
- Да что тут знать, барин! – привратник затряс бородой. – Говорю
же – хитровские это. Там, на рынке-то, много всякой шелупони
ошивается. А после Бонапартия пистолей да оружия разного на Москве
полным полно стало!