– Не ходили бы, коль не нужда, –
комендант ставит на стол бутылку спирта. – Поправься вот.
Глаза вахтера поблескивают из-под
кустистых бровей. Он улыбается, отчего борода раздвигается в
стороны, и морщины лучами разбегаются по темному лицу.
– А за это хорошо, за это спасибо! –
радуется старик, и на столе тут же появляются запыленные стаканы со
следами прошлых попоек. – Изнутри оно греться куда полезней да
приятнее. Вот и закусочка, чем бог послал.
Старик выкладывает шмат сала и
полкраюшки хлеба. Сглатываю слюну – последние дни я перебивался
кое-как, поэтому смотрю не на стол, а в угол, заросший
паутиной.
– Некогда нам.
Старик кряхтит и вздыхает.
– Все-то вы, молодежь, бегаете. Все
торопитесь. Неужто по лесам не набегались? Так вся жизнь в беготне
и пройдет.
Он шаркает в сторону шкафа. За
стеклом на крючках висят связки ключей. Дед роется в них, перебирая
сухими пальцами. Ключи звякают, словно ржавые колокольчики.
– Я в свое время тоже набегался, –
продолжает он. – Да только к чему пришел? Ни угла своего нет, ни
помощи. А умру – дай бог, чтобы похоронили по-человечески. А то
кинут в яму, как собаку бездомную.
Он, наконец, снимает связку и
протягивает мне, а не Рассу. Беру ее бережно, как полгода назад
брал ключи от собственной квартиры.
– А что, дед, – говорит Расс. – Ты
прав. Пусть они идут, а я с тобой останусь. Помянем боевого
товарища.
Он садится к столу и подмигивает нам.
Я понимаю без слов, Расс не зря остается на вахте и в случае
опасности задержит любопытных и подаст сигнал.
– Вот это правильно, вот это
по-нашему, – тем временем подхватывает дед и разливает по стопкам
резко пахнущую жидкость. – Ваш товарищ тоже правильным мужиком был.
Коли видел, что хвораю, всегда в аптеку за лекарствами сходит,
всегда вещи донесет. Еще и смеется, бывало. Мол, ты, дед, не
прикидывайся! Какой же ты больной? Ты еще меня переживешь! – он
вздыхает, смотрит в рюмку. – Вот и пережил его, соколика.
Я вспоминаю, как Пол бежал через
деревню, и пули взметали под его ногами пылевые фонтанчики.
Вспоминаю, как он поворачивался лицом к надвигавшемуся на него
бронетранспортеру и ждал, пока расстояние между ними не сократится
до броска гранаты – спокойно, по привычке пережевывая сорванную
иголку. Словно бросал вызов смерти, смеялся над ней.
А потом вспоминаю шею, стянутую
ремнем.