— Не знаю. С убитого турка снял. — директор повернулся обратно к
фехтовальщику и на руке его зажëгся шар ярко-красного пламени. — А
ты что скажешь, пациент? Могу вылечить твою рану и сейчас же
поскачешь к своей любимой Алине Родионовне. А могу ноги слегка
поджарить, и проваляешься в лазарете на неделю дольше. Расскажи
мне, Димочка, что придумал этот идиот?
— Обычная провокация, Иван Светозарович. Я должен был поставить
студентов отрабатывать что-нибудь идиотское. Если бы никто не стал
возражать, то попробовал бы ещё пару заготовок. Но всë получилось с
первого раза. Один из студентов начал весьма некультурно, прошу
заметить, возражать против моей методики обучения и сомневаться в
моëм профессионализме. Всë складывалось как надо и я предложил ему
провести... эм... — Андреев почувствовал, наконец, как по-идиотски
будет звучать его признание и чтобы как-то сгладить свои слова,
постарался улыбаться ещё сильнее, от уха до уха, и прищурив глаза
до такой степени, что стал похож на коренного китайца. А ещё
последнее слово он попытался произнести с нотками сомнения в
голосе. — ... дуэль?
— С учеником только что приехавшим в Академию? Вы серьёзно? —
устало спросил директор, погасил крылья и огненный шар и присел на
стул.
— Раньше такое срабатывало, — ответил фехтовальщик. — Отлупишь
одного самого борзого посреди класса и все сразу как шëлковые
ходят. "Да, Дмитрий Олегович", "Извините, Дмитрий Олегович",
"Позвольте спросить, Дмитрий Олегович"...
— Вы что, совсем ничего не понимаете? — директор посмотрел в
кристально-честные глаза Андреева, затем в мутно-грязные глаза
Горького. — Это не те дети. Те дети с самого детства обучались и
тренировались у лучших фехтовальщиков Империи. Они выросли в
роскоши и богатстве, привыкшие к собственной власти. Закономерно
они качали права. А эти дети были лишены всего этого. Бастарды и
сироты, потерявшие всë и ничего не имевшие, дети войны и чумы. Им
счастье, что они теперь могут где-то учиться, что могут стать
дворянами. И на вас, учителей, придурки вы этакие, они смотреть
будут как на богов.
— Хорошие детки. Взрослые лбы с шестнадцати до восемнадцати, —
возразил Владимир Владимирович, и тут же коротко хохотнул: — Да у
нас через год половина девок мамками станут.
— Этот забота Иосифа Раминовича, а не твоя, — Иван Светозарович
всмотрелся ещё раз в глаза безопасника. Что-то его насторожило в
том, как говорит безопасник. А ещё глаза. Не зря же ему на ум
пришло, что глаза у него "грязно— мутные". — Володя, ты что, пил? —
догадался директор.