– Минутку, минутку! – забеспокоился военком. – Ты, это, Гена, еще молодой, не наводи тень на плетень. «Демобилизовать… разжаловать… бумага стерпит», – полковник постучал кулаком об стол. – Первый раз такое! И человеку поможем и…
– Ну, ну, договаривай! – опять засмеялся Болотков.
– Да пошел ты! Идите фотографироваться. Форму у капитана Дроздова возьмете. Одна нога там, другая тут! Не мешкайте! Все потом. Ящик ставлю! Все! Валите!
Они зашли к дежурному, забрали китель, рубашку, галстук.
– Пройдемся, – предложил Генка. – Ну и пекло! А там ведь пеклей, по всем статьям пеклей!..
Олег молчал. Все произошло так неожиданно, стремительно: кошмарный, нереальный сон. Тряхнул головой. Так не бывает. А вот случилось! Зло подумал: «Крест на мне поставили. Хрен вам! Суну в рожу Ольге военный билет: смотри, с… сыну б сказать: не отворачивайся от отца, не стыдись…»
Как подслушав, Генка тяжело проговорил:
– Надеюсь, понимаешь, на что согласился… сам… назад пути нет. Всех под монастырь подведешь. Ни днем, ни ночью, ни в пьянке, ни в бреду – Максимов Николай, и точка.
– Да все понимаю, не пугай.
После фотоателье: фотки будут готовы через час, – зашли в пельменную. Заказали по две порции пельменей и по сто грамм коньяка. Расплачивался Генка и сам же обслужил столик. Немногочисленные посетители с интересом наблюдали, как высокий щеголеватый офицер с достоинством расставляет блюда, раскладывает ложки, ставит рюмки с коньяком перед гражданским. Олег часто заходил сюда: одно время работал рядом ночным воспитателем у ГПТУшников.
Улыбнулся. Как-то с Ольгой зашли перекусить. Уже в разводе были, случайно встретились. А тут девчата из училища: шушукаются, хихикают, ревниво, даже с пренебрежением спутницу Олега с ног до головы осмотрели. Та обиделась.
– Это за что они меня так?
А вот сегодня нет никого. Жаль, хотелось на девчонок глянуть. Сердце дрогнуло: может, видит он это в последний раз.
– Не тужи, – Генка поднял стопку. За тебя. За тебя, капитан!
Говорить не хотелось. Болотков не мешал. Молча прошлись по берегу Волги, постояли у вечного огня. Город изнемогал от полуденной жары, даже самое шумное, многолюдное место – базар, сиротливо притих. Сарин вглядывался в разморенные лица земляков: спешат по своим делам и не знают, что рядом с ними происходит. По крохам, по молекулам отрывал себя из обжитого, привычного мира. И эти люди, и он сам вчерашний, казались уже пустыми и не нужными. Так хотелось крикнуть: «Ну, что вы суетитесь, плохо ведь живете, наверно, не так нужно! Отступитесь от этих тенистых уютных улиц, рванитесь в желанное, в неизведанное…»