– Сжечь? Что же, хорошая мысль.
Перед храмом Холара костёр и соберём. Людям понравится, хоть
перестанут бояться за частокол выходить. А ты, Таринор, хоть мы все
тебе и благодарны, лучше не задерживайся. Народ у нас чужих не
любит.
– Не волнуйся, надолго не
задержусь. Но, раз уж обоз прибыл, грех в таверну напоследок не
заскочить. Убить готов за кружку пенного. Заодно монетки
пересчитаю, – усмехнулся Таринор, – и Дормию расскажу, что да как,
чтобы тебя лишний раз не утруждать. Ты, всё-таки человек
занятой.
Наёмник бодрым шагом зашагал прочь,
фыркающего упыря увели стражники, а Бедобору вновь стало немного
стыдно. Славный всё же мужик, этот Таринор. Хорошо, что отдал ему
всё, как полагается, а не утаил одну монетку, как хотел
сначала.
***
Вечер выдался на удивление
ясным. С безоблачного неба глядели тысячи звезд, а полная луна,
проводив скрывшееся за горизонтом солнце, испускала мягкий
серебристый свет. Жители Вороньего холма собрались перед храмом
Холара, но не для молитвы, а просто чтобы развлечься. Нечасто в
деревне можно увидеть прилюдную казнь. Да и казнить, как правило,
было не за что: мелкие неурядицы решаются на месте парой крепких
слов или не менее крепких кулаков, а преступников в деревне издавна
не водилось.
Всё хоть сколько-нибудь ценное
селяне держали при себе. Сундуки же здесь считались чем-то из мира
горожан и зажиточных купцов. Такие сокровища, как, например,
доставшиеся от матери стеклянные бусы или бабкино серебряное
кольцо, лучше носить на себе, чем где-то хранить. А карманничать в
месте, где все знают друг друга в лицо, было бы по меньшей мере,
неразумно.
Но сейчас все они, пастухи и
углежоги, хотели лишь одного – зрелища. По правде сказать, им даже
было всё равно, кого и за что жгут. Столб, обложенный хворостом,
красноречиво обещал простому люду нехитрое удовольствие
понаблюдать, как языки пламени пожрут несчастного, начиная с ног,
как его предсмертный хрип утонет среди треска пламени и гомона
толпы, как запах палёной плоти разнесётся по округе, привлекая
окрестных воронов к стенам частокола. Нетерпения добавляло то, что
староста обещал не простую казнь. Жечь будут даже не человека, а
самого настоящего упыря, что принёс столько бед. Впрочем, многим
было плевать, в чём именно он повинен: они пришли за
развлечением, а не за справедливостью.