- Владимир Митрофанович, я, не буду
врать, вполне отчётливо представляю, за что вы меня ненавидите. То,
что Гришка Распутин натворил в верхах власти, «едино смертию бысть
наказуемо», факт. Для меня – лично для меня, того меня, с кем в
настоящую секунду вы сидите за столом, - все распутинские проделки
– тёмный лес, потому что я помню жизнь этого тела начиная лишь с
нынешнего утра. Уверен, что не поверите вы мне ни на ломаный грош,
и не собираюсь убеждать вас, сознавая бессмысленность этого
занятия. Именно поэтому ещё там, на улице, я просил вас меня
пристрелить. И, кстати, до сих пор не отказываюсь от своих слов. Я
отчётливо представляю себе, чем займусь в Царствии Небесном после
того, как вы нашпигуете мою голову свинцом. Если же вам будет
угодно оставить меня в живых – и тут у меня есть небольшой
жизненный план на ближайшие полгода.
- А почему именно на полгода? –
растерянно спросил Пуришкевич. Я едва удержался от вполне
естественного «да накроется тут всё медным тазом» и вовремя
прикусил язык: а вдруг, да и поверит Пуришкевич, что я из будущего,
то есть грядущего, и с живого тогда не слезет.
- Да просто на больший срок не привык
планировать, - пожал я плечами.
- И всё же…
- Да что там «всё же»? Что там,
Владимир Митрофанович? Вот скажите: вы – умеете доить, простите,
козу?
- Милостивый государь! Что вы себе
позволяете! Я дворянин! – вскипел Пуришкевич.
- Прошу прощения, сударь. Так вот, я
тоже не умею доить козу, хоть никаким боком не дворянин, а числюсь
как раз в крестьянах. И я вам больше скажу: управление государством
и прочая политика – всё это гораздо сложнее, чем доить козу, не
правда ли? Так вот: как я могу лезть в управление государством, да
ещё столь сложным, как наша Империя, если я не умею даже доить
козу?!
Изумлённый Пуришкевич не нашёлся с
ответом, зато я нашёлся с бокалом и тостом за всеобщее
благоденствие. Выпили. Схватил балалайку, спел ему многое. Особо не
блюзил, всё по советской пафосной классике отрывался: «Подмосковные
вечера» там, «Широка страна моя родная» и так далее. Хрен его
знает, с какого бодуна спел ему и секретовскую «Алису», что слегка
захмелевшего Пуришкевича весьма развеселило: он усмотрел в песне
сплошные скабрезные намёки на ЕИВ Александру Фёдоровну. Но я
заверил, что имеется в виду вовсе даже не императрица, а героиня
книжек Льюиса Кэррола…