Избитый интеллигент пытался сесть.
Смотрел на меня он при этом с некоторым испугом. Первым делом я
подобрал валявшееся в пыли портмоне и, не открывая, протянул
владельцу. Следом я предложил ему руку и помог подняться, заодно
хорошенько разглядев. М-да. Джимми Хендрикс любит меня,
определенно. Ибо послать мне вместо книжного магазина человека,
который отлично шарит в литературном процессе Петрограда – такой
подгон дорогого стоит. Я узнал его сразу, хотя в книжках, которые
читал в детстве, всегда публиковали его куда более поздние портреты
– где он старый, маститый. Как же я его узнал, спросите? А по носу.
Ибо, хоть из этого самого носа сейчас и капала кровь, которую
относительно молодой литератор тщился унять носовым платком, такой
нос – он один на все времена, фиг подделаешь.
- Доброго дня вам, Корней Иванович, -
вежливо поздоровался я. – Как это вас угораздило, голубчик?
Чуковский уставился на меня совсем уж
оторопело. Его можно понять: длиннорукий лысый мужик с
необремененной интеллектом мордой, в узких штанах и лапсердаке из
Бобруйска, в дурацком котелке (ну что поделать, Корней Иваныч,
единственная шляпа, что пока удалось раздобыть – вот эта, а без
головного убора нынче – что без штанов. Но спасибо, что напомнили).
И, чтобы завершить образ, я вытащил из кармана пенсне и водрузил на
нос. Естественно, одна половинка уже оказалась треснутой. «Хоть
Булгакова зови», - пронеслась истеричная мысль, но тут же
превратилась в спасительное решение вопроса самоидентификации.
- Мы разве знакомы? – выдавил
Чуковский.
- Простите великодушно, не успел
представиться, - как мог располагающе (распутинской харей, ага)
улыбнулся я. – Меня зовут Коровьев. Григорий Коровьев, из мещан, к
вашим услугам. Позвольте предложить вам помощь.
- Откуда… Откуда вы меня знаете? –
невнятно пробормотал Корней. Еще бы, учитывая его побитость,
удивительно, что он на ногах-то довольно устойчиво держался.
- Один мой знакомый из Думы
рекомендовал вас как солидного литератора, а я совсем недавно в
Петер… в Петрограде, и ищу литературных знакомств.
- Меня? В Думе?! – офонарел
Чуковский. – А! Это, верно, после английской поездки… А зачем вам
литератор?
- Корней Иванович, помилуйте, разве
стоит разговаривать о литературе среди поверженных врагов, когда
вдали уже заливаются полицейские свистки? Право слово, мы же с вами
не японцы какие! Давайте пойдем отсюда куда-нибудь, вы там
приведете себя в порядок – да и вообще, возможно, вам доктор нужен?
Ну, а как-нибудь потом мы с вами благостно побеседуем о русской
словесности… Куда вас проводить? И не спорьте, одного вас в таком
виде по городу отпустить мне просто совесть не позволит, -
поддерживая его под локоть, несколько медленнее, чем хотелось бы, я
повел Чуковского вдоль набережной. Свист не слишком быстро, но
приближался со стороны Прачечного переулка, а общаться с полицией
мне вовсе не хотелось. Начать с того, что у меня нет документов.
Вообще никаких. «Усы, лапы и хвост», конечно, в наличии, но
предъявлять питерским ментам морду Распутина, пусть и почти
лишенную растительности – та ещё лотерея. Идём же, Корней! Похоже,
последние слова я произнес вслух.