Я слышал мнение, что играть двенадцатитактовую «дельту» на
чём-либо, кроме «Нэшнла» - лютое кощунство. Окей, не станем
расстраивать ортодоксов. У меня всего три струны, а тактов пусть
будет шестнадцать. И косматый, с бодуна, Гришка Распутин заиграл
посредь Гороховой блюз на балалайке, отстукивая подкованным
каблуком по ящику – хоть здесь всё по канону. Оторопелый народ
толпился вокруг. Вот распахнула рот простая баба в платке – не то
торговка, не то прислуга; замер заинтересованно расхристанный
гимназист, смывшийся с уроков, судя по времени; презрительно глядит
на меня юная барышня из притормозившего авто… Похоже, на Гороховой
сейчас будет некислая пробка, но это пока не мои проблемы. Когда
ещё Гришка Распутин им настоящий блюз сыграет!
Я проснулся рано утром – опять, похоже, с бодуна.
О, я таки проснулся утром – но, мать, с такого
бодуна!
А в койке у меня подруга –
И счастье, что всего одна…
Народ возмущённо заохал – экое непотребство! Пренебречь,
вальсируем.
Я выпил полстакана водки, но мир не сделался
светлей.
И я добил бутылку водки, но мир не сделался
светлей.
Быть может, дело не в похмелье,
Но ты давай, ещё налей…
- Сударь, извольте прекратить это пошлейшее действо! – забрызгал
меня слюной какой-то перезрелый ботан в штатском. – Здесь дамы и
дети!
Но у меня как раз настало время третьего куплета:
Один потрепанный красавчик мне говорил, что я не
прав.
Да, тот потасканный красавчик мне говорил, что я не
прав.
Смотри, дружок: вот средний палец,
И мне плевать, хоть будь ты граф.
«Потрёпанный красавчик» задохнулся от возмущения:
- Да как смеешь ты, мужик, орясина, меня, столбового дворянина…
Городовой! Городово-о-ой!
- Тише, сударь, тише! Это же сам Распутин!
- Я никому не позволю!..
- Ахти мне! Святого старца Григория сподобилась увидеть!
- Распутин!
Я вытеснил из головы весь этот гам, и просто продолжил играть,
досадуя на собственные позёрские привычки: ну, вот кто мешал мне
поблюзить дома? Нет, подать мне сюда свежий воздух и почтеннейшую
публику, ага. Но ладно, это всё лирика, а вот делать-то мне что?
Дано: через три месяца меня грохнут. Убивать, насколько помню,
будут долго и тщательно, потому что я живучий. Но убьют. Князь
Юсупов, некто Пуришкевич… Кстати, а кто это? Вот фамилию помню, и
всё. Ни имени, ни кто он такой вообще… Ладно, надо будет – узнаю.
Кстати, если правильно помню школьный курс истории, книгу Пикуля
«Нечистая Сила» и фильм «Агония», мне всё равно деревянный сьют
выпишут – не эти, так другие, желающих много. До поры спасали
только отношения с царской семейкой, склонной ко всякой мистике.
Кстати, а где у нас ныне царь-батюшка пребывает? Кажется, в ставке,
где-то в Белоруссии – гуляет с сыном, что-то роет, питается
исключительно картошкой с шашлыком и смотрит кино. Хорошо
устроился, отец родной. Но далеко, не спасёт… Но царица и вся
остальная светская шушера – здесь, в Питере. Вернее, наверное, в
Царском Селе – папашка-то у них «Царскосельским сусликом» в народе
числится. И что это значит? Только то, что донимать меня начнут уже
сегодня. И что мне с ними делать, о чем говорить, да чтоб не убили?
Распутина-то во мне, хвала Би Би Кингу, нет, одна рожа кошмарная и
осталась…