Это я расскажу всем, какими должны быть правильные ньокки и
устрицы Розовая Джоли, и почему такой простой «Цезарь» так легко испортить. Столицы,
большие и маленькие города едят, жуют, хрустят челюстями, ослабив галстуки,
расстегнув пиджаки и расстегнув ремни, пока мы набиваем всем животы нашей
стряпнёй, продавая людям саму жизнь, которую бы они мечтали прожить. Они
подцепляют вилкой идеально просоленный хрустящий огурчик с кислинкой, и проваливаются
в прохладные деревенские сени из детства. Зачерпывают жидкую душу шоколадного
фонадана, и вспоминают свою первую полученную валентинку на День всех
влюблённых. Разбивают тонкую карамельную корочку на крем-брюле, и вот оно — их
первое в жизни предательство, покрывшее сердце тонкими трещинками. Но забытое
навсегда с первой ложечкой сливочного мусса, обволакивающее язык и душу своим
шелковым ванильным одеялом.
Но моему Анджело
не о чём беспокоиться: у него, как всегда, всё безупречно. Паппарделле просто
идеальны: тугое тесто с твёрдым сердцем, соус из белых грибов, без ненужной
горечи и хрустящих волокон; отличный суп риболитта, словно переносящий меня на
один из холмов Тосканы, в которой я так никогда и не была; настоящие, напоенные
солнцем томаты, песто с соком сицилийских лимонов, пармезаном и кешью.
— Я тоже, Анджело, — с теплотой отвечаю я своему знакомому: я просто
обожаю, когда люди так влюблены в своё дело.
— Всё хорошо, miacara(ит. «моя дорогая» – перевод автора)? — ещё
раз на всякий случай уточняет шеф.
— Тебе не о чем беспокоиться, — уверяю я его. — Я уверена, что
твой новый ресторан ждёт успех.
— Спасибо, Яна, — не удержавшись, обнимает он меня. — Раз так, у
меня для тебя маленький сюрприз, — приглашает он меня за собой вглубь
огромного, на двести человек ресторана.
Я иду за ним и ловлю своё отражение в золотых помпезных зеркалах:
идеальная стройная фигура, обтянутая не менее идеальным строгим тёмно-синим
платьем под горлышко, итальянские кожаные ботфорты до середины бедра, строгое
каре с чёлкой, подчёркивающей мои миндалевидные глаза и высокие острые скулы. Как
у Марлен Дитрих.
— Свежие трюфели? — уже догадываюсь я, переступая порог кабинета
Анджело, за которым обрывается пафосная роскошь дорогущего ресторана, и я
оказываюсь в простой комнатке два на два метра, тесно набитой шкафами, столом и
тремя стульями.