Какой выход для бедного большого
писателя в такой пиковой ситуации? Один - политика.
И тут ему несказанно повезло.
Появилось место как раз для печальника о судьбе татарского народа,
а также о всех невинно замученных проклятыми коммуняками. За
предложение стать председателем президентского Комитета по
помилованию он ухватился обеими руками. В этой ипостаси он развил
потрясающую активность, как ангел небесный даруя милосердие убийцам
детей, насильникам и разбойникам с большой дороги. И снова его имя
замелькало в газетах, а его лицо на телеэкранах.
Правда, всепрощенческое милосердие
немножко изменило ему, когда в девяносто третьем танки палили по
«Белому дому» с осажденным парламентом. Тогда сдуру, испуганно
тараща глаза в телекамеру, он прокричал что-то вроде «патронов не
жалеть». А потом долго объяснял, что его неправильно поняли, и в
его выступлении было больше иносказательности, чем конкретных
пожеланий.
Он достаточно быстро сообразил, что
милосердие может быть не только почтенной обязанностью, но и
выгодным предприятием. Если все равно выпускаешь всех подряд, то
почему бы не принять за это благодарность в самой устойчивой
валюте.
- Ну как, боремся за гуманизм?-
поинтересовался вице-премьер - статный, с лицом пресыщенного
римского патриция, перечеркнутым глубоким шрамом. За черную
кудрявую шевелюру его прозвали пуделем.
- Боремся,- с готовностью отозвался
Резакин и тут же одернул себя. Пора изживать эти заискивающие
нотки. Он знал за собой такую слабость, что-то вроде услужливого
лакейства. Ничего не мог поделать. Манил его запах власти. Еще в
старые времена тянул шелест шин черных лимузинов, шуршанье деревьев
на цековских дачах. Так ведь не подпускали туда, сволочи!
- Пожалуйста,- сделала книксен
вышколенная смазливая официантка, предлагая вино на подносе.
Вице-премьер залпом осушил свой
стакан и взял следующий. Резакин тоже. Писатель проводил взором
округлую соблазнительную корму официантки, еще раз подумав о том,
что не так уж много он и значит в сложившейся системе. Не прочь,
например, прилипнуть к такой корме, но она для рыб-прилипал
покрупнее. Резакин, правда, успокаивал себя тем, что не его одного
пьянит запах власти, но и, пожалуй, всех присутствующих. И округлые
формы официанток наводят на грешные мысли, пожалуй, всех, кроме
русско-эстонско-израильского юмориста, которому больше по вкусу
прапорщики из охраны.