В себя пришёл над трупами «викингов». Ножа в ножнах нет, лучшая
замшевая рубаха в двух местах порвана — на груди и слева на боку. В
прореху видно, что кольчужные кольца помяты. На тыльной стороне
правой ладони порез. Пока Роман его разглядывал, из раны начала по
каплям сочиться кровь.
Слабость навалилась, придавила к земле. Не поддаваясь, Рома
пошёл к лежащему на тропе серому телу. Сел рядом, взял тяжёлую
голову в руки. Странно, ссадина на голове большая, но даже кожа не
порвана. И… дышит? Дышит, засранка! Роман дунул кошке в ноздри и позвал:
— Машка, не дури. Очнись, кому говорю!
Услышала. Глаза открылись, попыталась подняться. Помог сесть, обнял
за шею, в шерсть лицом зарылся… «Дура ты моя, дурочка. Не лезь в
драки с людьми, пока я не попрошу, ладно?»
Машка, не понимая ещё, что произошло, пыталась оглядеться. За
спиной снова раздался топот. «Блин, где я вас всех хоронить-то
буду?»
Сам не заметил, как в боевую стойку перетёк, как тесак в правой
руке оказался. А воевать-то и не с кем. Стоит рядом парнишка, пацан
совсем, рыжий, конопатый, к тощему животу корзинищу прижимает.
Из-под корзины видны босые ноги в цыпках. Трусит, но смотрит прямо,
пролопотал что-то вопросительно, поклонился и корзину протянул. А
оттуда съестным пахнет. Ну хоть кто-то сразу убить не пытается.
Можно выпрямиться и не спеша убрать тесак в ножны. Парень свою речь
повторил, видно на другом языке, потом на третьем. Нет, ничего не
разобрать. Роман к нему подошёл, корзину из рук взял — ничего такая
штука, с умом сплетена, и лямки кожаные есть — за спиной
носить.
Рассмотрел пацана внимательно. Худой, но жилистый, видно, что ел
не досыта. Рыжие патлы коротко обрезаны, и так неровно, что ежу
понятно — ножом кромсали. Рубаха того же типа, что и у клоунов на
морском берегу — грубая ткань из толстых неровных нитей. Но такого
количества прорех и заплат у тамошних аборигенов не было. А на
грязной шее у парня красуется широкий кожаный ошейник. Не
застёгнут, Роман специально со всех сторон осмотрел, зашит. И знак
какой-то на нём выжжен. Раб? Похоже на то.
Шишагов запустил пальцы под ошейник, напрягся — треснули нитки,
полопались. Выбросил остатки пакостной штуковины в кусты. Пацан
снова что-то спросил. Пришлось разводить руками:
— Извини, парень, не понимаю. Сами мы не местные, здешним
диалектам не обучены.