Общение с
Франсуа оставило у Александра отвратительное впечатление, а беседа
с личным врачом будущего короля еще больше встревожила.
Лучший
ученик Мирона честно сообщил, что пока рувард ездил в Рим и
обратно, а Делфт страдал от черной оспы, его высочество три недели
провалялся в лихорадке и даже кашлял кровью.
— Нет-нет,
господин регент, вы не беспокойтесь, — твердил врач, — сейчас его
высочество чувствует себя прилично… Мы справились с недугом… По
крайней мере, пока...
— И никто
ничего не заподозрил? — рувард понимал, что если правда о здоровье
принца дойдет до Генеральных Штатов, это может создать всем уйму
неприятностей.
— Мы все
скрыли и сожгли следы недуга его высочества, а чужих здесь не
бывает, — успокоил мэтр. — Я велел закрыть доступ в резиденцию
из-за черной оспы.
— Неужели
никого не смутило, что принц уже болел оспой?
Молодой
врач покачал головой:
— Всем было
не до того… Никто даже не вспомнил о болезни его
высочества….
Оставалось
уповать на Всевышнего, чтобы весть о болезни Франсуа не просочилась
за ворота его дворца, а еще молить Господа, чтобы и сам Франсуа
задержался на этом свете хотя бы еще года на полтора.
Через
полчаса выяснилось, что коронация и последствия оспы были не
единственными заботами руварда. Когда в разгар беседы с бароном де
Нанси в зал приемов вбежал юный бастард короля Генриха, Александр с
трудом удержался, чтобы не схватиться за голову. О том, что
мальчишка уже здесь, его никто не предупредил. Еще через пару минут
Александр понял, что явление Луи-Алена де Шервилера,
незаконнорожденного Валуа, не радует не только его, а почти всех
обитателей резиденции Франсуа. Пожалуй, только сам будущий король
относился к племяннику терпимо и даже с некоторой лаской, но вот
врач заторопился по каким-то своим делам, Нанси помрачнел, слуги
побледнели и попытались стать незаметными и даже на лицах людей
барона, охранявших вход в личные покои его высочества, появилось
нечто, очень смахивающее на тоску.
—
Колокольчик бы ему повесить… чтобы заранее знать, — вполголоса
проворчал Нанси, и Александр мысленно с ним согласился.
За
прошедшие годы мальчик изменился и не в лучшую сторону. Высокомерно
взглянул на Нанси, скользнул взглядом по нему, небрежно пожал
плечами и проворчал: «Еще один солдафон…»… А потом в один миг
вспыхнул, словно солома, в которую швырнули факел, внезапно
сообразив, что перед ним сам регент. Попытался извиниться,
посетовал, что «его никто не предупредил», бросил уничтожающий
взгляд на капитана дяди, а потом сообщил, будто счастлив
приветствовать ближайшего родственника своего крестного…