Расследование Иоганна шло своим чередом. Главное было
не возбуждать ничьих подозрений. Принц сам привозил отчеты, и,
кажется, они все-таки смогли наметить круг подозреваемых. К
сожалению, большинство подозреваемых сами стали жертвой болезни.
Кажется, испанцы не слишком заботились о своих орудиях.
Через
неделю Александр даже сумел выбраться в Харлем на заседание
Генеральных штатов и отчитаться о поездке в Рим. Вопреки
обыкновению, именно это дело оказалось самым простым из всего того,
чем ему пришлось заниматься в Нидерландах, а итог его отчета — на
удивление предсказуемым.
Штатам он
предоставил на рассмотрение сразу несколько дат для проведения
коронации, заготовленные заранее планы коронационных торжеств,
которые были с облегчением «приняты к рассмотрению», а потом
посвятил еще неделю торжественным приемам, обедам и ужинам. О
балансе гуморов здесь никто не думал – еда была не столь
изысканной, как у друга, но вкусной, сытной и обильной. А еще
Александр вдоволь насладился домашним уютом и теплом, мирными
разговорами о видах на торговлю, урожай и вылов сельди. Дал
обещание посетить полдесятка свадеб и с десяток будущих крестин,
получил массу подарков и добрых напутствий в дорогу, а потом
отправился в путь, осеняемый столькими благословениями и
приветствиями, что ощущал в себе не меньше благодати, чем после
беседы с его святейшеством.
Потом опять
был Делфт.
Виллем
встретил руварда с красными от слез глазами — все-таки пришел в
себя! — но воодушевленным. Оба Валуа прислали ему письма — один с
согласием на брак, второй — с подтверждением, что лично доставит
невесту жениху. Правда, еще через несколько дней пришло еще одно
письмо, в котором его христианнейшее величество предупреждал
Молчаливого о намерении Лонгвилей оспорить в суде право Нассау на
Оранж. Король пылко обещал Виллему всяческого содействие против
«возмутительных притязаний» Лонгвилей, но Александр знал цену
обещаниям Генриха и потому не без основания полагал, будто старший
Валуа просто пытается вытянуть из Молчаливого какие-то уступки в
обмен на поддержку.
Луиза де
Коэтиви была вне себя от досады. Луи-Ален вернулся в Париж — это
было не так уж и плохо, но — Боже правый! — как глупо и нелепо он
себя повел. Просить у отца полк, когда надо было просить герцогство
Алансонское! Изображать из себя солдафона, когда надо было проявить
изящество и утонченность придворного. Расстроить нелепым поведением
короля, озадачить королеву-мать, а главное — бездарно потратить
возможность обратиться к его величеству с просьбой.