Это было
живо и ярко, а еще грозно и величественно, он даже не думал, что на
маленьком рисунке можно так все это передать, и возблагодарил
Небеса, что друг научил его разбираться в искусстве и видеть лес в
одной ветке.
Опомнился
только, вдруг услышав звенящую тишину вокруг, и понял, что все ждут
его слова. Но он произнес не то, что все ждали:
— Зачем ты
это сделал?
Мальчишка
мог не говорить, он знал ответ, мог произнести его сам, почти слово
в слово, и все-таки…
— Я не мог,
— выпалил мальчик, — не мог не сделать это! Все было так…
так…
Да, этот
юноша, несомненно, был не очень образован и не мог найти слов,
чтобы выразить чувства — восхищение, восторг, благоговение… Все в
одном... Эти рисунки были «Te
Deum» юного фламандца, до того
пребывающим в упоении от одержанной победы, что взялся за первое,
пригодное для рисования, что подвернулось под руку. Глупо было уже
спрашивать, откуда у барабанщика серебряный карандаш. Александр сам
мог бы легко пересказать нехитрую историю мальчишки, наделенного
даром художника и сбежавшего из дому, чтобы накопить на
учебу.
— Пьер, в
Дюнкерке ведь найдется картон и карандаши, — негромко осведомился
он у Пьера и кивнув довольно. Губернатор, кажется, понял, что это
не было вопросом.
Потом он
распорядился перевести мальчишку в свое распоряжение. Нет, ради их
победы казни отменяются, барабанщика высечь за дерзость, лейтенанта
разжаловать за беспорядок в лагере, барабан оставить в полку, как
есть — в знак победы в дюнах.
И еще один
час Дюнкерку пришлось ждать руварда. Ничего, Дюнкерк подождет.
Знакомство с тем, кто способен запечатлеть их победу и сможет
рисовать карты, стоило этого ожидания.
А потом ему под ноги бросились здешние магистраты.
***
Наверное, они слишком долго
ждали, а ожидание пугает больше самых жестоких угроз. Пьер Эпинуа
откровенно говорил, что жизнью не дорожит, и потому будет сражаться
до последнего, а вот его брат Рубе — если он победит — не феникс
милосердия, да что говорить, он и вовсе не знает значение этого
слова.
Смысл речей старшего из Меленов
был магистратам понятен, как и заявление, что он не слишком любит
людей их сорта. «Впрочем, — добавил принц, — раз уж вы не из Арраса
и Брюсселя — вам повезло».
Это они тоже хорошо понимали.
Как понимали и то, что убедить в своей невиновности маркиза Рубе и
правда не было ни малейшей возможности, и теперь им действительно
придется всеми силами оборонять от него город.