— Мы
могли бы делать здесь отличное сукно, — матушка Доротея и сама не
поняла, как святотатственные слова сорвались с ее губ — виной,
несомненно, было недавнее переживание, невольно выдавшее ее
сокровенные мысли.
Возмущенный ропот пронесся по толпе, а Филипп вновь
озадаченно хмыкнул. Расценив это как призыв к тишине, окружающие
благоразумно замолчали. Матушка Альбертина подумала, что сейчас
лишится чувств. Правитель Релингена, ожидавший просьбы дать золота
и серебра для украшения статуй святой Девы и святых,
задумался.
Видимо,
эта матушка Доротея и была тем добрым ангелом, поспособствовавшим
здешнему процветанию.
Филипп
развеселился. Золочение и серебрение статуй дело, несомненно,
благое, но суконное производство больше отвечает интересам
Релингена, а в особенности его армии. Матушка, а более того бабушка
явно показали, на что способна рачительная хозяйка.
— Я
подумаю, как это устроить, — тем же милостивым тоном отозвался
принц, — и все-таки хочу сделать вам подарок. — Филипп снял с пояса
вязку кипарисовых бусин, перемежающихся жемчугом: — Эти четки
освятил Его Святейшество.
Подобных
четок у правителя Релингена было довольно много — ответы на подарки
Святому Престолу, однако для релингенского монастыря это был не
просто ценный дар, но невероятное подношение.
Погруженный в свои мысли, идеи и размышления
молодой принц не заметил, как услышав голос монахини, его Тень
сперва замерла, а потом впилась взором в лицо женщины, почти
полностью скрытое монашеским убором.
Пока
Филипп раздумывал, каким образом передать монахине четки, не
нарушив приличий, Лео с почтительным поклоном принял из рук своего
господина драгоценный дар, благоговейно прислонил его ко лбу, и,
намотав на руку плащ, с таким же поклоном, не поднимая взора на
монастырскую насельницу, передал четки монахине. Обсуждать,
осуждать или размышлять над правильностью или неправильностью
поступка Тени его высочества желающих среди присутствующих не было,
да и монахиня уж точно годилась молодому человеку в
матери.
Матушка
Доротея с трудом не поддалась искушению коснуться седых волос
дворянина из свиты принца, а тот все-таки не удержался, чтобы не
поднять взгляд. И, испугавшись своего порыва, тотчас перевел взор,
заставив покраснеть монастырскую воспитанницу, подносившую
вышивку.