И все-таки
Лео был не вполне доволен собой. На прощанье юная вдова очень
просила его не убивать на дуэли Алонсо, который точно женится на
ней «если что». Алонсо, конечно, можно было бы не убивать, если бы
Лео не заметил вечером на колете молодого человека, вызывавшего его
на поединок, точно такой же бант, какой сам только что получил от
благородной донны.
Герцог Кюнеберг был не в восторге от
стихов друга и потому переписал их, основательно поправив — чтобы
не пугать вдову. Вот что прочла юная донна:
Поражен стрелой Амура
Я в израненное сердце.
Как Петрарке от Лауры
Никуда от вас не деться.
Пусть герой на поле бранном —
Я пред вами только пленник,
Что о милосердье молит,
Опустившись на колени.
Сжальтесь, донна, надо мною,
Лишь окиньте только взглядом.
Можно ли еще кого-то
Мне представить с вами рядом?
Холодность острей кинжала,
Сердце без брони открыто.
Вы, прекрасная Минерва,
Победитель в этой битве!
Пусть для всех я победитель,
Но склоняюсь перед вами.
Мне свое откройте сердце,
Сжальтесь над моим страданьем!
Леопольд Кюнеберг слушал отеческие
наставления министра короля Филиппа с полнейшим вниманием.
— Вы, да вы, мой мальчик,
должны стать голосом его католического величества!
— Ваше высочество, прошу
почтительно…
Принц махнул рукой.
— Ваша задача — как представителя его
католического величества доставить эту ноту королю Генриху.
Вы сумеете достойно представить наше королевство.
Лео понимал замысел своего
наставника — послать к христианнейшему королю юнца, такого же,
какими окружил себя христианнейший король, вручив ему полномочия,
какие обыкновенно дают людям зрелым и заслуженным. Едва заметная
улыбка скользнула по губам молодого человека, и принц не преминул
отметить это.
— Мы еще поставим Низинные Земли на
колени, а пока будет неплохо поставить на место французов. Я только
опасаюсь, что среди дворян французского короля найдутся горячие
головы, которые захотят оспорить ваш статус посла.
Лео еще раз улыбнулся:
— Ваше высочество, может не
волноваться об этом, я непременно стану заказывать заупокойные
мессы за каждого, кто хотя бы допустит мысль о возможности
оскорбить посольство.
Принц рассмеялся. Он никогда не
смеялся в присутствии кого бы то ни было, но юный дворянин из
Релингена, как его любимый воспитанник, имел право наблюдать его
чувства.