— И опять у вас не получилось! — сказал Федя.
— Верно. В Манеж царь в этот раз поехал другой дорогой, и мина
на Малой Садовой не пригодилась. Была надежда захватить его на
обратном пути, но после развода вместо Зимнего он отправился
Михайловский дворец к своей кузине. Тогда невеста Желябова велела
метальщикам переместиться на набережную Екатерининского канала,
полагая, что, скорее всего, путь царя обратно будет проходить по
нему. Каково же было общее разочарование, когда Александр двинулся
домой по Большой Садовой, а потом по набережной Мойки! Столько
приготовлений — и всё впустую!
— Путь кружной и не самый удобный, — заметил фонарщик. — Видать,
царь почуял неладное. Либо Бог ему шепнул...
— Ах, брось это, пожалуйста! — произнесла Роза. — Бог не на
стороне кровопивцев! А шепнула ему жандармерия: Вера Николаевна
сказала ведь, что ищейки уже шли по следу её товарищей и уже начали
их арестовывать.
— Так и есть. К этому времени не только Желябов, но и ещё больше
десятка опытных бойцов были в Петропавловских застенках. Этот-то
факт и навёл нас на мысль, что с казнью тирана нам стоит
повременить и сосредоточиться на освобождении Нечаева — а возможно,
и его соседей по каземату. Тем более, что как стало известно
вскоре, в тот же самый день, первого марта, Александр всё-таки
одобрил созыв Земского собора. Это чуть было не привело к
очередному расколу в нашей организации: часть считала, что если
дарован парламент, то права на террористический способ борьбы мы уж
не имеем, нелегальную деятельность следует ликвидировать, бросив
все силы на то, чтобы продвинуть приличных гласных в народное
представительство.
— Продвинешь их, ага! — Вырвалось у Венедикта.
— Ну, теперь-то мы уж это поняли, — отозвалась Вера Николаевна.
— Однако в тот момент ещё была надежда на действительный переход к
парламентскому правлению. Вернее, «парламентом» предложенную
Лорис-Меликовым комиссию с представительством от народа называли
только всякие Катковы, плевавшиеся ядом в своих верноподданнических
газетах. Их злость воодушевляла интеллигентных людей: в день
объявления о Земском соборе они обнимались на улице, плакали от
радости и чуть ли не поздравляли друга друга с конституцией. О, да!
Дошли даже до того, чтобы именовать начинание Лорис-Меликова этим
столь неподходящим ему словом — конституцией. Всё это, конечно же,
было ужасно наивно...