— А меня в детстве пугали Конституцией, — припомнил Венедикт. —
Говорили, что она придёт и съест меня, если слушаться не буду. Мне
казалось, это злая ведьма, а Парламент — её муж.
— Боже, ну и нелепость! — воскликнула Роза.
— А на самом деле её муж кто? — спросил Федя.
Все, не сговариваясь, обратили на него удивлённо-насмешливые
взгляды, и молодой фонарщик, смутившись, поспешил поправиться:
— Да ладно, я шучу, я знаю сам!
У Венедикта осталось ощущение, что эти слова были не правдивыми,
но заострять на этом внимания он не стал. А Вера Николаевна
продолжила:
— Едва комиссия Лорис-Меликова, именуемая в народе Земским
собором, собралась (а случилось это быстро, даже можно сказать,
торопливо, уже в конце апреля, по окончании пасхальных празднеств)
стало ясно, что всерьёз делить власть с представителями народа царь
отнюдь не намерен. На рассмотрение ей было вынесено несколько
вопросов совершенно пустого свойства: устройство прачечных в
Дерптском университете, скамеек в Петровском парке и тёплых ретирад
на Сахалине... Между тем, депутаты требовали серьёзного дела:
отмены выкупных платежей и временнообязанного состояния,
возвращения отрезков, наделения крестьян ещё землёй за счёт
помещиков...Несколько недель всё внимание было приковано к этим
жарким дискуссиям, сотрясавшим Таврический дворец. Кончилось тем,
что Земский собор объявил самое себя Учредительным собранием и
принялся сочинять Конституцию. Царизм не мог уже снести этого
выпада: на следующий день Александр объявил о разгоне собрания. Вы,
молодёжь, лишь с трудом можете представить себе тот вопль
разочарования и возмущения, что пронёсся по всей России!
— И за это вы решили его всё-таки убить? — спросил фонарщик.
— Нам больше не приходилось колебаться, раздумывая, что делать,
— сказала Вера. — Нечаев смог прислать из равелина такой план,
равного которому по масштабу и дерзости не было раньше нигде
никогда! Этот план позволял достичь всех нашей целей одновременно.
Ну, по крайней мере, мы так думали...
Все благоговейно замолчали, понимая, что рассказ Веры Николаевны
подходит к самому главному. Она же ненадолго замолчала, отпила из
чашки чаю, вздохнула из-за чего-то известного одной ей, и далее
продолжала:
— В подробности плана Нечаева я не посвящена: до реализации он
держался в секрете, а после у меня не было возможности расспросить
Сергея Геннадьевича. Знаю только вот что. Нечаеву удалось
распропагандировать нескольких солдат из равелинной команды, и те
согласились не только передавать на волю его письма, но и доставить
ему с нашей помощью кое-какие предметы. Каждый из этих предметов,
на первый взгляд, не представлял угрозы для порядка в крепости, но,
получив их все вместе, Нечаев сумел соорудить из них оружие,
конструкция коего была передана ему в зашифрованном виде от нашего
Техника. Одновременно по просьбе Нечаева мы сделали схроны оружия и
взрывчатки в различных местах Петропавловской крепости, включая
Собор. И вот, одиннадцатого июня, в субботу перед Троицей, когда
всё семейство Романовых прибыло на могилы предков для поминовения,
в равелине подняли восстание. Нечаев освободился сам, освободил
Ширяева, Мирского, Желябова, Тетёрку, Колодкевича, Тригони и других
наших товарищей, сидевших в Алексеевском равелине и Трубецком
бастионе. Охрана была частью перебита ими, частью разбежалась.
Царская семья была изолирована в Соборе и истреблена. Прежде, чем
об инциденте стало известно, и к крепости подоспели вооружённые
силы, народовольцы захватили полуденную пушку в крепости и
обстреляли из неё Петропавловский собор, под стенами которого
оказались погребены не только Романовы прошлых веков, но и всё
семейство наших дней...