— А в чём подвох?
— Да нет подвоха.
— Быть того не может! — сказал Миша. — Мягко стелете! Знаю я
вас, нигилистов! Сказки наивным рассказываете, а сами только и
думаете, как бы царю-батюшке напакостить, да смуту водворить!
— А зачем нам эта смута? — спросил Герман Александрович
насмешливо.
— Уж это я не знаю! Только думаю, что вам за это англичанка
платит, чтобы ей под шумок весь Иран захватить! Чтоб России Иран не
достался!
— Позвольте узнать, — всё так же насмешливо продолжал атаман
нигилистов. — Вы рабочий вот. А вам лично как рабочему что было бы
нужнее: восьмичасовой рабочий день при сохранении прежней зарплаты
или Иран?
— Вы меня не путайте! — сурово отозвался Коржов.
— Да я вовсе и не путаю. Просто у вас как у рабочего
интересуюсь: как вы смотрите на восьмичасовой рабочий день,
страхование от несчастных случаев и пенсии не могущим работать?
— Мы в эти ваши сказочки не верим, — сказал Миша. — Вы только
заманиваете нашего брата. А сами дурного хотите.
— Отчего же не верите?
— Оттого, что это невозможно.
— Почему же невозможно?
— Потому что господа не согласятся.
— А вот ежели сменить этих господ?
— Так то только царь может сделать, — ответил Коржов. — Он не
будет. Ему господа не позволят. Он-то, может, и рад нас фабричных
облагодетельствовать, да ему помещики с министрами и с фабрикантами
нипочём этого сделать не дадут. Ведь это ж ясно.
— А отчего же он не сменит этих министров? — продолжал
иезуитствовать Герман Александрович.
— Так нет у него других-то.
— Как же нет? Неужели же в статридцатимиллионной стране не
найдётся нескольких умных и честных людей? А как же профессора из
университетов? А как же сами рабочие? Сами крестьяне? Кому, как не
им знать, что нужно народу? Отчего бы царю не назначить народных
министров?
— Не по-царски это как-то, — сказал Миша и задумался. — Вообще
говоря, может это и можно бы сделать. Но царь-то не знает!
— Да как же не знает? Вы знаете, Ваше величество!
Ночь, когда был пожар, Венедикт провёл у своего гимназического
приятеля, но уже следующим утром ушёл оттуда, чтобы не навести
ненароком полицию на легального человека, не имеющего к Делу
никакого отношения. Для следующей ночёвки он снял меблированную
комнату на Лиговке под именем коллежского асессора Портнова, но на
следующее утро принуждён был убираться и оттуда: из окон было
видно, как вокруг афишной тумбы второй час ходит одна и та же
личность в котелке и сюртуке мелкого служащего. Эта личность
слишком сильно походила на филёра, чтобы Венедикт не обеспокоился.
Пришлось бежать с квартир по чёрной лестнице, долго петлять по
городу, соваться в подворотни, вламываться в дворницкие, ездить на
извозчике кругами, вскочить в поезд метрополитена перед самой
отправкой и в итоге, на надводной эстакаде, на полном ходу сигануть
из вагона в Неву. Вытащившим его дворникам Венедикт сказал, что
прыгнул ради воспитания культуры тела, по призыву графа Пьера де
Кубертена, а ночевать на этот раз отправился в дом терпимости, где
нанял девицу и, дав ей три рубля сверху, подвергать эксплуатации не
стал, а лишь велел читать вслух очерки Короленко из старого
сборника «В помощь голодающим», пока не уснёт. На другой день
Венедикт вселился в грязную гостиницу на самом краю города.