Что-то такое было в голосе урода... глумливый смешок, тень
презрения. От этого тона жар стыда и ярости окатывал Бриана волной.
Стыдно нуждаться в услугах грязной твари, не просто плебея, а –
изгоя, отребья, ниже чего уже и опуститься нельзя. И эта ничтожная
тварь ещё смеет презирать и глумиться...
И принцу-регенту придётся терпеть. Молчать и терпеть, пока всё
не будет закончено.
Бриан взглянул на Оливию, спящую на двух составленных креслах. В
слабом факельном свете её лицо казалось восковым.
– Эй, – окликнул Бриан урода, который рассматривал линии на
полу, чуть ли не дотрагиваясь до них длинным горбатым носом. – Твоё
зелье не повредит моим жене и ребёнку? Это точно?
Урод снова оглянулся.
– Вы бы не мешали мне, ваше высочество, – сказал он с той же
глумливой ноткой. – О вашей безопасности пекусь. А вашей супруге
после обряда ничего не будет грозить до самых, простите, родов. А
младенцу – и подавно, – и не сдержал смешок. – О нём посильнее меня
позаботятся.
– Зачем вообще было её усыплять? – спросил Бриан, сдерживая
вскипающую злость.
– А чтоб осталась в своём уме, – ответил урод и ухмыльнулся.
Бриан отчётливо представил, как бьёт по этой кривляющейся роже
мечом. Наотмашь. Чтобы мозги разлетелись, с кровью.
– Шевелись живее, – процедил он, беря себя в руки.
Некромант провёл ещё пару линий, то наклоняясь к самому полу, то
откидываясь назад, словно художник, оценивающий своё творение,
встал и принялся отряхивать штаны на коленях.
– Готовы, ваше высочество? – спросил он, когда решил, что его
поганые штаны достаточно отчищены от пыли.
– Давно уже, – сказал Бриан глухо.
Урод вытащил откуда-то – не из рукава ли – крохотное лезвие,
блеснувшее в мутном сумраке не стальным, а стеклянным блеском, и,
не торопясь, разрезал собственную левую ладонь. Тёмная кровь
закапала на линии чертежа, а некромант просыпал скороговоркой
какие-то варварски звучащие слова – коротко.
Линии, начерченные углем на каменных плитах, налились тёмным
огнём. Волна ужаса окатила Бриана с головы до ног, но он заставил
себя стоять спокойно и смотреть, как середина вычерченной в круге
многоугольной звезды затлела разгорающимся костром – и вспыхнула
ослепительным светом раскалённого железа. Из этой лавы, из
расплавленного, как показалось Бриану, камня подземелья, вверх
медленно поднялась безобразная голова, рогатая, светящаяся так,
будто её раскалили в тигле. Капли жидкого огня стекали по ней и
падали в алое свечение.