- Оклемается, даст бог, -
сказал дед, пожевав губами. – Старуха у меня крепкая. В особенности на голову. Помню
как-то…
- Батя, - с укоризной произнёс
Первуша.
- А? Ну да, верно, не время
сейчас… Вы, добры молодцы, скажите лучше, что делать будете?
- Когда, говоришь, поганые
вернуться обещали, - переспросил Алёша вместо ответа. – На закате?
- Ага, - сказал Первуша. - Мы
уже куны собрали. Едва наскребли. Да и то серебра не хватило, пришлось мехом
добирать. Хорошо охотники у нас добрые имеются, а то бы совсем беда.
- Ясно, - Алёша поглядел из-под
руки на солнце, которое только-только миновало высшую точку и начало склоняться
к закату. – Кто, баешь, староста верви вашей?
- Дык… - Первуша переступил с
ноги на ногу. – Я и есть староста. Люди доверили.
- Тогда слушай меня, староста.
Сделаем так…
Всадники появились с полуденной
стороны ровно в тот момент, когда солнце коснулось верхушек недалёкого леса.
Было их семеро.
Все хорошо вооружённые (сабли
на боку, луки в саадаках, притороченных к сёдлам, тулы со стрелами за спиной), в
стёганых доспехах, на крепких низкорослых степных лошадях.
Из леса они выехали рысью, но,
как только оказались на виду, пустили лошадей в галоп и ворвались в деревню с
лихим свистом и гиганьем.
Вервь Липники встретила
половцев тишиной и безлюдьем.
Только на перекрёстке, в центре
деревни, белел заметный издалека берестяной короб.
Рядом с ним горбилась фигура
старика, закутанная в старую длинную, чуть не до земли, епанчу.
Некогда коричневая и прочная,
епанча истончилась и выцвела от времени и была теперь грязно-серого цвета,
который подчёркивал её ветхость.
Низко опущенная голова старика,
покрытая куколем, не давала возможности разглядеть его лицо в глубокой, уже
вечерней тени. Правая рука, затянутая в кожаную перстатицу [2], тяжело опиралась на клюку. Левая пряталась под полой, словно
деду было холодно на вечернем ветру, и он грел руку под епанчой.
Семеро вылетели на перекрёсток,
осадили коней.
Главный – здоровенный половец с
бочкообразным туловищем и широким плоским лицом, украшенным длинными вислыми
усами, выехал вперёд, неожиданно легко для своего веса соскочил с лошади, бросил
поводья товарищу.
- Здравствуй, дед, - сказал
весело, уперев руки в бока. Голос у него был громкий, звучный, почти без
акцента. – Вот и мы. Всё по слову. Как там у вас, русских, говорится? Солнце на
ели, а мы ещё не ели!