- Ты кто такой? – Сенька стал
медленно отступать к кровати, после чего плюхнулся на нее и сунул
руку под пышную подушку с торчащим через ткань чехла серым птичьим
пером.
- Даже не вздумай! – пока Сеня,
абсолютно справедливо, следил за винтовкой, поставленной мной в
уголок у порога, я достал из кармана свой крупнокалиберный аргумент
и приставил парню ко лбу (всегда об этом мечтал, но законы о
милиции –полиции, это сделать почему-то, это запрещали, а здесь
можно): - Я ужас, летящий на крыльях ночи!
- А? – Сеня забыл о руке, которой он
безуспешно шарил под подушкой, собрал глаза к переносице, не
отрывая зрачков от огромного ствола моего револьвера.
- Посвети! – я отбросил подушку в
сторону, ожидаемо, шкодливые пальчики Епишева уже лежала на
каком-то пистолетике.
Изъяв пистолет в пользу Революции
(потом посмотрю, что я там добыл), я вернулся к вечеру вопросов и
ответов.
- Где Аня?
- Ты кто?
- На! – я ударил упрямца кулаком в
ухо, после чего схватил подушку и накрыл им голову упавшего
Авксеентия, сильно нажав на дергающееся колено. Толку с этого было
чуть, Сенька продолжал дергаться, пытаясь сбросить подушку с лица,
пришлось ствол приподнять чуть выше, уткнув куда-то в промежность.
После этого Акс…тьфу, забыл, как его по «взрослому» зовут, перестал
дергаться и испуганно замер.
- Последний раз спрашиваю – где Аня?
– я убрал подушку в сторону.
- Да ты знаешь, что с тобой мои
братаны сделают?
- А кто у нас братаны? – чуть сбавив
тон, спросил я.
- Братаны у меня Иваны, они с
каторги бежали, а таких как ты нарубили – у, сто
человек!
- Да ты что сразу же не сказал, что
твои братовья такие уважаемые люди? Надо им маленько денег отнести
в счет моего извинения. Куда подношение то послать?
- А на складе кровопийцы Пыжикова ты
их найдешь, если только они с тобой разговаривать будут. Они за
меня тебя на лоскуты порежут….
- Как скажешь. – смиренно ответил я
и перебросил подушку на правое колено месье Епишева, с силой вдавил
ствол револьвера в пуховую подушку и, взведя курок, нажал на спуск.
Ни хрена подушка не гасит звуки, или может быть пушка у меня
слишком большая – во всем подвале большого доходного дома мгновенно
смолкли все звуки, даже младенцы испуганно замолчали. Пока Сенька,
неверяще пучил глаза и хватал широко раскрытой пастью воздух,
втягивая в себя его для своего первого крика, я оторвал
окровавленную и вонюче тлеющую подушку от изуродованного пулей
колена и с силой заткнул ею ему рот.