‒ Эй, эй, ‒ она вдруг вырвала у меня эту тряпицу и торопливо
спрятала её за спину, чему-то криво при этом улыбаясь. ‒ Я же
обещала!
‒ Ну… Тогда пошли, ‒ я предложил локоть, и она тут же за него
уцепилась.
На подходе к лагерю я почувствовал, что Кузю начинает нервно
поколачивать. Покосился: у неё опять начали срываться слезы.
‒ Что? ‒ я остановился и озабоченно посмотрел ей в лицо.
‒ Страшно... ‒ прошептала Наташа и попыталась ткнуться лбом в
моё плечо.
‒ Вот не надо... ‒ я мягко увернулся и подумал обречённо:
«Началось... Да как быстро...»
Кузя горестно вздохнула, постояла, глядя куда-то в сторону,
потом двинулась вперёд. Я молча пристроился рядом. На душе было
муторно, словно на мне неожиданно повис крупный долг ‒ и когда
только успел?!
Первым со скамьи нас заметил Алексеич. Он курил, прикрывая
огонёк папиросы ладонью.
‒ О, ‒ произнёс негромко, скользнул цепким взглядом по мокрым
дорожкам на Кузиных щеках и кивнул мне с одобрением.
‒ Наташ, ты что? ‒ бросилась к нам от стола встревоженная
Томка.
‒ Очень за Арлена Михайловича переживает, ‒ мрачно сказал я.
Руки у Кузи взлетели и торопливо прикрыли лицо.
‒ Похвально... ‒ процедила Тыблоко, натягивая крокодилью
улыбку.
‒ Позаботься о ней, ‒ подтолкнул я Наташу к Томке.
Тыблоко проводила уходящих девушек долгим взглядом, потом
похлопала по скамье рядом с собой:
‒ Андрей, садись с нами, чайку погоняем.
Я нашёл свою кружку и сел, с опаской посмотрев на задумчивую
Чернобурку. Из класса за столом я остался один. Помолчали, потом
Мэри тишком понюхала свои пальцы и брезгливо поморщилась.
‒ Ай, что уж теперь... ‒ решительно сказала Чернобурка, до того
искоса поглядывающая за ней. С этими словами она решительно достала
из-под скамьи сумку и выставила заготовленный, видимо, совсем для
другого случая, запас: пару бутылок армянского пятизвёздного и
пакет с «Белочкой».
Сидевший чуть особняком от нас усатый сапёр заметно
оживился.
Мэри, судя по всему, не употребляла в своей жизни ничего крепче
травки. После первой она ощутимо обмякла, после второй ‒ полюбила
весь мир и особо ‒ сидящих за столом.
Потом я не выдержал и под многозначительное молчание Тыблоко
слил остатки со дна бутылки себе в чай.
‒ Третья, ‒ объявил твёрдым голосом, ‒ вечная память... И упокой
душ.
Алексеич решительно кивнул и выдохнул дым под стол.