Артур отстраненно, словно со стороны наблюдал за бесполезными попытками каддэев вырваться на свободу из захвативших их растений. Среди них было много совсем молодых, вчерашних подростков, но сердце юноши было глухо, он точно знал, что не пощадит никого. Возможно это сбережет больше жизней в будущем. Если его будут бояться, то не осмелятся напасть.
— Есть раненые? — Прикосновение прижавшейся к нему Ари понемногу убавляло овладевшую приручителем ярость. Он знал, что его каддэи не пострадали — стоявшая кицунэ успела увернуться благодаря нечеловеческой скорости и реакции, а Хетем закрыл другой телохранитель.
— Ерунда, вашвеличество, царапина. — Тот самый гвардеец, что жаловался на овощную диету и потом закрыл императора собой, вымученно улыбнулся. Он сидел, опираясь спиной о стену, кожа мужчины превратилась в белое полотно, а в ногах скапливалась темная лужа.
— Если это ерунда, боюсь представить, что для тебя серьезная рана, — усмехнулся приручитель, присев на корточки. Обратившись к древней магии фейри, он с удовлетворением наблюдал, как с лица раненого исчезает гримаса боли и ужаса. — Вот так, до свадьбы заживет.
— Ваше Величество, вам лучше уйти в безопасное место, это могли быть не все нападающие, — с опаской попросил гвардеец с обожженной ладонью.
— Я не буду прятаться. — Сложно было сказать, чем руководствовался приручитель. То ли адреналин из крови не весь вышел, то ли его самоуверенность в собственных силах напрочь превзошла любое благоразумие. — Хотят меня убить, пусть попробуют.
Главная резиденция кайзера в Берлине, как и многое в Германской империи, называлась весьма безыскусно, прямо передавая суть — Королевский дворец.
Гигантские залы высотой в четыре человеческих роста обращали любого посетителя в жалкую букашку, показывая всю его незначительность перед вечной славой империи.
Хозяин королевского дворца пребывал в скверном расположении духа. Медленно вышагивая по личному кабинету широкими шагами, кайзер Вильгельм словно змей, боролся с желанием наброситься на вытянувшегося во фрунт посетителя и заглотить целиком. На Готфрида фон Бисмарка наползал поток нелестных замечаний, каждое из которых произносилось спокойным, хладнокровным тоном, словно усыпляя бдительность перед ядовитым броском. Император не пощадил ни самого статс-секретаря имперского ведомства иностранных дел, ни его блистательных предков.