— Ой ли? — словно уловив ее ложь, Саркел вдруг нахмурился и
подошел к ней. Он стиснул пальцами ее подбородок и заставил
смотреть на себя снизу вверх.
Иштар была маленькой и худой; она едва-едва доставала мужчине до
груди. И все же она не дрогнула под его взглядом и еще сильнее
запрокинула голову.
— Я не лгу тебе, Саркел, — сказала Иштар.
— Гляди мне. Ложь я не терплю, — Святополк чуть сильнее
напоследок сжал ее подбородок и отпустил.
Он натянул штаны, рубаху, взял в руки широкий воинский пояс с
ножнами и вышел из палатки.
«Ты ее не видишь», — подумала Иштар ему вслед, смотря на
колеблющийся полог. Не торопясь, она доплела свои косы, надела
ожерелья с мелкими монетками, что звенели при каждом ее движении,
поправила браслеты на тонких запястьях и закрепила на голове
золотистое обручье.
Когда она вышла из палатки на воздух, то увидела, что Саркел
приказал своим людям готовиться к отъезду, и нынче они собирали
седельные сумки, поили и кормили лошадей. В лагере каждое третье
лицо было лицом руса, и они, светлокожие, перемешались с
соплеменниками Иштар — с такой же бронзовой кожей, как и у нее.
Непривычно было всем, и ссоры вспыхивали, словно пожар в степи:
хватало лишь самой малой искры, чтобы сухая трава принималась
гореть. Отец Иштар обычно умело гасил все склоки в самом зародыше,
до того, как воины хватались за мечи или сжимали кулаки. Но нынче
он уехал, и Иштар было неспокойно. Она радовалась, что Саркел и его
люди покидают небольшой хазарский лагерь. Она не будет скучать ни
по нему, ни по его воинам, которые косились и шептались за его
спиной.
Не все они понимали своего господина — что он нашел в темной
худосочной девке с лицом хищной куницы? Что он видит в ее раскосых
черных глазах? Иштар знала: они страшились, что она околдовала,
приворожила их каган-бека. То немудрено. Кто-то из русов подглядел
однажды, как она молилась великому Тенгри — Богу Неба и Солнца.
Обнаженная, разрисованная кровью, опьяненная кислым молоком,
растрепанная… Иштар исполняла ритуальный танец, но русы помыслили,
что она ворожит.
Уж даже Саркел, замысливший братоубийство, изменился в лице,
выслушав рассказ своего витязя. Иштар хрипловато смеялась, ведь
несколько дней после князь остерегался с ней возлежать. И с того
дня он ни разу не ударил ее, лишь привычно замахивался да сжимал до
синяков руки. Но бить — страшился. Коли б Иштар знала, она показала
бы русам, как молится великому Тенгри ее народ, задолго до того
дня.