— И избавит меня от необходимости разделять с вами пищу.
Такао дернулся, темнея лицом.
— Еще слово, лишь одно слово, и я велю высечь. Но не тебя, а
твою служанку.
Наоми обожгла его ненавидящим взглядом, но прикусила язык: отец
всегда знал, куда бить. Знал он так же и то, что теперь она не
посмеет раскрыть рта: своя боль и наказание ее не волновали, но
чужие…
— Интересно, матушка, а как поступают в клане Минамото с
зарвавшимися женщинами? — мило улыбнувшись, спросила Ханами, и по
общему столу зашелестел смех. — Думаю, они знают множество
способов, как укоротить язык непослушной жене.
Наоми устало посмотрела на девочку. Ей едва минуло двенадцать, а
характер уже отличался особенной мерзопакостностью. А ее мать лишь
сильнее это взращивала. Такао же не принимал никакого участия в
воспитании младшей дочери, и Наоми находила, что тот попросту
разочаровался и в женщинах, и в детях. Все известные ей отцовские
бастарды были девочками, и порой это знание вызывало у нее нервные
смешки.
Остаток завтрака Наоми провела в молчании, пытаясь не обращать
внимания на перешептывания родственников, пытаясь игнорировать
обращенные к ней взгляды. Она с трудом дождалась разрешения отца
встать из-за стола, чтобы позорно сбежать в свою комнату.
— Как отец вообще мог додуматься и предложить Минамото свадьбу?
Не верю, что сватовство исходило от них! Интересно, чем отец их
взял? Уж не моим богатым приданым, — Наоми принялась измерять
комнату шагами, походя избавляясь от тяжелого и неудобного кимоно.
Она лихорадочно соображала, припоминая первую и единственную
встречу с Такеши в сознательном возрасте, состоявшуюся год
назад.
Ежегодно Император устраивал во дворце большой прием, на котором
собирались главы значимых кланов со своими семьями. Такао такие
приемы ненавидел: у него не было достойных наследников, которыми
можно было бы похвастаться, но он не мог не подчиниться приказу
Императора. Поэтому каждую весну, скрепя сердце, брал жену и двух
дочерей для поездки в Эдо*. Наоми полагала, что больше всего его
раздражает невозможность оставить дома ее.
На тот прием она впервые надела взрослое, женское кимоно со
всеми приличествующими наряду украшениями и знаками. Они
свидетельствовали о ее шестнадцатилетии и о вступлении в возраст,
необходимый для сватовства.