— Она не моя мать. Сколько раз я должна повторить, чтобы ты
перестала ее так называть? — горько и тихо спросила она, не имея
сил ни на раздражение, ни на громкий окрик.
Так много всего навалилось в последнее время. Придирки мачехи стали
как будто дотошнее, а наказания отца — больнее. Все повторялось раз
за разом, неделя за неделей: Наоми не давала согласия на свадьбу, и
он бил ее. Вновь не давала и вновь получала десяток ударов. Сколько
уж было их, таких порок?..
Она устала, Ками-сама, как же она устала.
— Простите, Наоми-сан, я, правда, больше не буду, — взволнованно
произнесла Неко, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Ничего, — ломким голосом ответила та. — Ничего.
Она поправила волосы, провела ладонями по талии и бедрам,
разглаживая тонкий шелк, и направилась к дверям. Уже спускаясь по
лестнице, она взглянула вверх. Свет играл тенью на контурах ее
лица, подчеркивая высокие, острые скулы. Наоми выпрямила плечи и
вздернула подбородок, не собираясь выдавать внутреннего напряжения
и волнения, что бушевало в душе. Ее губы дрогнули в усмешке, когда
она представила грядущий ужин. Ужин семьи, частью которой ее почти
никто не считал. Старшая дочь, наследница великого клана… Ошибка
отца в молодости, досадная помеха, кость в горле для многочисленной
родни.
Наоми прошла по длинному коридору и распахнула дверь, ведущую в
комнату, где проходили трапеза.
Мачеха уже ждала ее, сидя на подушках перед низким столиком.
— Ты опоздала, девочка, — строго сказала она, смерив падчерицу
пристальным взглядом.
— Нет. Отец ведь еще не пришел.
— Дерзишь? — женщина облизнула губы. — Спина уже успела зажить? —
мачеха усмехнулась и провела ладонью по волосам, собранным в
высокую традиционную прическу. — В любом случае, он — мужчина и
имеет право задерживаться, а ты должна всегда приходить раньше
своего господина.
«Ну, конечно-конечно, змеюка. Ты так действительно думаешь», —
фыркнула Наоми и села напротив. Но вслух она сказала совсем
другое:
— У меня нет господина, и никогда не будет.
— Не смеши меня, девочка, — мерзко улыбаясь, произнесла мачеха. —
Отец — твой господин сейчас, а муж будет им после свадьбы.
Наоми промолчала, крепко прикусив язык. Сил спорить с мачехой у нее
не было, да и не хотелось тешить ее самолюбие. Поэтому она лишь
склонила на бок голову и нацепила на губы привычную милую улыбочку,
выручавшую ее на каждом семейном сборище. Однако ее глаза
по-прежнему смотрели жестко и прямо, с едва уловимым насмешливым
прищуром.