Кривясь от боли, Лилипут кое-как
закинул за спину ножны. Сложил в дорожную суму кольчугу и ремень с
ножом. После чего сделал целых пять шагов в намеченном направлении.
Дальше путь преграждала зеленая стена молодых, но уже достаточно
крепких деревьев, вперемежку с густым кустарником. Преодолеть
подобную преграду можно было единственным способом: стиснуть зубы и
прорубать коридор мечом. Лилипут крепко сжал в руке шершавую
рукоять меча и пошел навстречу свету.
Каждый взмах отдавался острой болью в
голове и плече; в глазах темнело. И даже до боли сжатые зубы были
не в силах заглушить рвущийся из груди стон. Рубашка, насквозь
пропитанная кровью и потом, была густо усеяна вечно голодными
лесными комарами, рана на затылке опять закровоточила. Липкая кровь
тонкой струйкой стекала по щеке на подбородок, где собиралась в
большие тяжелые капли и падала на влажную лесную землю.
¾ Пить, пить, пить… ¾ стонал Лилипут.
Он был готов отдать что угодно за глоток холодной воды. Раза три
казалось, что от мучительной жажды Лилипут вот-вот потеряет
сознание. Колени сами подгибались, ощущая мягкость и многовековую
прохладу толстого зелено-коричневого ковра. Ему хотелось только
одного – лечь, уткнувшись лицом в его влажную прохладу и не
шевелиться. Но дух и воля воина, укрепляющиеся с каждой минутой
пребывания в этом суровом мире, всякий раз заставляли Лилипута
вставать и продолжать путь.
Лес кончился неожиданно. До
последнего удара перед Лилипутом стояла темная стена густых
кустарников и толстых стволов деревьев. Потеряв счет времени и
действуя чисто автоматически, он в очередной раз размахнулся и
вместе с колючими кустами разрезал окружающий мрак.
Долгожданный дневной свет больно
ударил в уже привыкшие к полумраку леса глаза.
Совершенно не соображающий,
ослепленный и замученный Лилипут наконец-то выбрался из дремучей
чащобы.
Когда глаза привыкли к яркому свету,
оказалось, что Лилипут вовсе не избавился от ненавистного леса, а
всего лишь набрел на одну из многочисленных полян. Небольшой лужок,
ярко раскрашенный в зелено-желтые цвета подсыхающей осенней травы,
аромат которой напоминал запах свежескошенного сена, извиваясь,
пересекал тоненький ручеек, вода которого искрилась в солнечных
лучах сотнями бриллиантовых искорок. В одном месте путь ручью
преграждали несколько неизвестно как сюда попавших огромных камней,
преодолевая которые быстрая вода собиралась в крохотное озерцо и,
срываясь с острых макушек, постепенно восстанавливала прерванный
бег.