- Оправляйся прямо там, все равно сюда уже не вернёшься, - было
сказано мне, и на том разговор завершился.
Впрочем, это было и так ясно, не понятно было только что ждет
меня дальше. А дальше было все интереснее и интереснее. К вечеру
следующего дня, на подворье заехало десяток телег, и солдатики
принялись опустошать дом, вынося из него все, до чего могли
дотянуться. Первым делом были загружены продукты из подвала,
причем, почему-то никого не волновало то, что за время пути туша
коровы может банально протухнуть, и было бы гораздо умнее и
правильнее съесть ее прямо сейчас, нежели тащить в село. Так нет
же, ее закинули на телегу, прикрыли рогожей, а сверху навалили еще
всякого барахла и отволокли телегу в сторону, видимо решив
переночевать здесь. За всем этим я наблюдал через окошко и дивился
человеческой тупости. Дом очистили до последней нитки, забрав из
него все, даже выгребли из сарая прошлогоднее, и местами
подопревшее сено. После того, как все телеги выехали за ворота,
меня вновь связали и посадили в одну из телег, а дом, который
исправно служил моей семье почти сотню лет, просто подпалили. И еще
некоторое время стояли под бугром, наблюдая за тем, как он
разгорается. И лишь убедившись в том, что пламя сожрет его до
основания, был отдан приказ, и кавалькада телег, выехав на тропку,
ведущую в сторону села, покинула это место.
Последнее, что мне запомнилось перед самым отъездом, так это
бегающий от телеги к телеги дядька Прохор хватающий за рукав
командира отряда и причитающий:
- Да как же так-то… Ведь мы же, вы же. Да что же тепереча-то…
Ведь я же всей душой…
Тут же пришли на ум распеваемые вчера песни, особенно строки
Интернационала говорящие: "...Весь мир насилья мы разрушим, до
основанья, а затем...". Что ж, разрушать уже научились, ломать, как
говорится не строить. Заодно обломали "лучшие чувства" дядьки
Прохора, который судя по всему и привел сюда отряд, расчитывая, что
дом, пусть и без запасов достанется ему.
…Как там высказался Вицин в «Кавказской пленнице»: - "Да
здравствует советский суд - самый гуманный суд в мире!". Примерно
это же хотелось сказать и мне. Вы не поверите, но меня оправдали.
Там была достаточно сложная формулировка, судьи, как и адвокаты,
могут завернуть такое, что после приходится продираться сквозь
сказанное, не в силах уловить суть произнесенного. Но вроде бы, за
недостаточностью улик, и молодого возраста я был признан невиновным
в укрытии от Советской власти продуктов питания и средств
сельскохозяйственного производства. Какие средства они там
умудрились найти не знаю, разве что отнесли к ним нашу древнюю
берданку, и деревянные вилы. Кстати об одежде, мебели и тех же пяти
тысячах рублях и нескольких червонцах, суд благоразумно смолчал,
правда при этом сам судья красовался в меховой жилетке, которую
совсем недавно носил мой отец, и в которой я сам собирался идти в
село, но тут уж ничего не поделаешь. Итак, я оправдан, хоть и
остался практически голым. Правда перед судом мне дали кое-какие
обноски, и сейчас я выглядел, как настоящий крестьянин, в
домотканых портках, рубахе навыпуск подпоясанный веревкой и грубых
лыковых лаптях с обмотками, но хоть что-то, иначе остался бы
босиком. Конечно, уважения к новой власти все это не прибавило,
зато в памяти отложилось. Как оказалось, этим приговором суд
закончен не был, судья же между тем продолжал: