Родственники моей жены живут в 30-километровой зоне Хмельницкой АЭС. Я поинтересовался, розданы ли им йодосодержащие препараты. О том, как этими препаратами была обеспечена Припять, разговор впереди. Но ведь сейчас мы знаем (хотя специалисты знали и раньше, но сейчас знают ВСЕ!), что йодистые препараты надо принимать немедленно, через несколько часов это бесполезно! Поздно, Федя, пить боржоми, если печень отлетела! За несколько часов щитовидная железа набирает вместо нормального йода йод радиоактивный. Это прямой путь к ее заболеванию вплоть до рака. Так вот, никто нигде ничего не раздавал! Мы же уже наступали на эти грабли! Уже получили по лбу! У нас же всего пять АЭС (включая закрытую Чернобыльскую), неужели это так дорого? Да и какая дороговизна может оправдать заботу о здоровье людей?
Таких вопросов множество. Не имея понятия, как уберечься от разбушевавшегося мирного атома, мы пришли в атомную эру. Получили. Это понятно. Так давайте учиться, если не на чужих ошибках, то хоть на своих!
После партхозактива В.П. Волошко отправил меня в МСЧ-126.
– Мало ли что там может случиться, – сказал он, – а там люди. Будь там, пока не позову.
В сторону МСЧ-126 мы шли втроем: секретарь парторганизации медсанчасти (кажется, его фамилия была Белков), секретарь парткома Управления строительства ЧАЭС Ф.И. Шевцов и я. Шевцов возбужденно рассказывал:
– …Я подъехал прямо к АБК-2 (административно-бытовой корпус), на проходную, ну, со стороны столовой, а там такой завал! Куски бетона раскиданы, арматура с большой палец толщиной порвана, как гнилые нитки! Ну и силища! Потом приглядываюсь – мама родная! Неужели графит? Ближе подошел – точно! Я как дал деру оттуда – думал, сердце выскочит!
– Какой графит? – не понял я.
– Ты что, Юрьевич, офонарел? Это же нутро реактора вывалилось! Это же полный п…ц!!!
Был чудеснейший апрельский день, на небе – ни облачка, ветра – абсолютный ноль, на деревьях первые маленькие клейкие листочки. Множество горожан высыпало на улицы: гуляли мамы с колясками, люди шли в недавно открытый большой городской торговый центр, на пристань, в гаражный кооператив «Автолюбитель» (самая близкая к станции точка города), в общем, все было, как обычно. Как-то не вязалось все это с тем, что рассказывал Шевцов, в это просто не верилось, это было каким-то нереальным, далеким, несерьезным. Ну, авария, ну, серьезная. Есть пострадавшие, плохо, конечно, ну, куда уже деваться, раз случилось такое… Медицина у нас на уровне – поможет. Какие могут быть последствия? Ну, выходные улетели коту под хвост, опять блок полгода простоит, а значит, все планы годовые по выпуску и реализации продукции тоже летят, отдуваться теперь везде – где нужно и не нужно (и такие мысли тогда приходили в голову – кто поверит в это сейчас?). Единственное, что мне не приходило в голову, и я готов поклясться в этом как и чем угодно, так это то, что эта авария имеет планетарный характер. Кто тогда мог предположить, что через несколько дней слово «Чернобыль» станет известным всему миру? Именно Чернобыль, а не Припять, так как в первые месяцы после аварии наш город в прессе именовался не иначе как «поселок энергетиков», от скромности, небось. А о том, что в этом поселке жило 50 тысяч населения, тогда как в Чернобыле около 16 или 18 тысяч, не помню точно, о том, что это город областного подчинения, все молчали намертво. Как нас и не было вовсе. Для сведения: Припять от станции отделяли три километра плоской, как стол, земли. Чернобыль – шестнадцать, частично засаженной лесом.