Они ошибались. Пока они соображали, как меня расшевелить, я
усиленно работал с памятью «реципиента». Иван Степаныч, не в силах
мне помешать, постоянно ныл: мол, то всё дела прошлые, зачем их
ворошить? А я узнавал о его личности такие подробности, которые в
историю не вошли – по причине поголовной смерти свидетелей. Хорошо
же старик жизнь прожил: вся дорога вымощена костями тех, кто
помогал ему делать карьеру.
О таких моя бабуля говорила: «И как его земля носит?»
Впрочем, Мазепу карма настигла хоть в изначальном варианте
истории, хоть в этом. Там он в итоге дохитрился до позорной смерти
в эмиграции и нищете. Ходили слухи, будто его вши заели, но я в это
слабо верю. Скорее всего, помер от переживаний, что не удалась его
самая большая хитрость. В его возрасте это легко: раз, два – и
инфаркт. А здесь он заперт в собственном теле, как в тюрьме. И со
мной не повезло: зуб у меня на него фамильный и многолетний. Только
и может, что скулить, а я распоряжаюсь его физической оболочкой,
знаниями и умениями как хочу. Ещё и отпускаю издевательские
комментарии. В одном я не сомневаюсь на все двести процентов: не
дай Бог нам с ним поменяться местами…
На этот случай я и решил отрезать Ивану Степанычу пути к
отступлению, чтобы у него выхода другого не осталось, кроме как
слить прошведскую и пропольскую часть старшины, а самому «крепко
держать руку царя», как здесь говорят. Я ему эту мысль и передал:
мол, если вдруг что, я всё поверну так, чтобы тебе, засранец, не
осталось другого выхода. А будешь Петру верен, он тебе, так уж и
быть, гарантирует обеспеченную старость. Так что давай, генерируй
идеи, пень старый. Глядишь, кроме использования Кочубея в своих
интересах, мы что-нибудь путное вместе и надумаем.
А местность здесь… Словом, кондовый такой украинский лубок:
вишнёвые садочки у хат, домашняя скотинка и птица на дворе, огороды
за тынами и поля вокруг села. Селяне и селянки за работой, чумазые
дети гусей пасут. Тепло, светло и зелено. Аграрный средневековый
рай, одним словом, эта здешняя Борщаговка. Но вокруг села
расположились лагерем казаки, а в лучших хатах квартировали паны
старшина. Все поголовно – дворяне с гербами, так что все рассказы
про казацкую демократию можно забыть. Чтобы казак из простых, тем
более из «голоштанных», пробился наверх – он должен быть как
минимум вторым Иваном Сирком. К слову, этот персонаж был
единственным, кого Мазепа в своё время боялся до дрожи и не рискнул
очернить. Ведь именно Сирко – кстати, тоже персонаж «голубых
кровей» – некогда едва не казнил Ивана Степаныча за то самое дело,
в котором едва не пострадал мой предок… Так что здесь тоже строго
сословное общество. Если ты из черносошных, то в старшину тебе без
выдающихся дарований или высокой протекции не пролезть.