- Сергей, -
представился я. – Он же Гуня, - я понизил голос и доверительно
сообщил. – Хотя я понятия не имею, что это значит. Только пацанам,
- я обозначил поворот головы в сторону одноклассников, - не
говорите, засмеют ещё.
- Правда, что ли,
не знаешь? – удивился Пушкин.
- Правда. Может, и
знал. Но… не помню.
- Гуня ты в школе,
- один из парней щелчком пальцев отправил горящий окурок в полёт. –
А для нас – Очкастый.
- Для вас – это
для кого? – поинтересовался я.
- Для всех
остальных, - ухмыльнулся парень. Выглядел он каким-то…
расхлябанным, что ли. Вялая челюсть, тёмное лицо, грязно-болотного
цвета глаза и шрам, тянущийся от края толстого, нечётко очерченного
рта, через левую щёку. – Ты Черепа вчера завалил?
- Ну я. А
что?
- Это мой
брат.
- Ничем не могу
помочь, - сказал я ровным тоном.
- Не понял. Ты чё
щас вякнул? – болотные глаза сузились.
- Оставь его,
Рваный, - сказал Олег. – Чего прицепился к пацану? Он Черепа честно
завалил, один на один. Не лезь. Мы здесь не за этим. Не ссы, Гуня,
- обратился он ко мне. – Никто тебя не тронет.
- Мне ссать не с
чего, - сказал я. – Пусть ссыт неправый. Чего хотели-то?
- В большую рамку
встанешь? Сегодня восемнадцатое. Через десять дней, двадцать
восьмого, в воскресенье, мы с пехотой играем, а на ворота поставить
некого.
- С пехотой –
это…
- С мотострелковым
полком, - пояснил Пушкин. – Первенство Кушки начинается. Первый
матч, как всегда, с ними.
- То есть, это со
взрослыми играть?
- Ну да, с кем же
ещё. В сборную Кушки тебя зовут, Гуня, цени. Кстати, а где твои
очки?
- Не нужны уже,
зрение исправилось. Так что теперь я не Очкастый.
- Да нам по херу,
- произнёс Рваный равнодушно и закурил новую сигарету.
- Ладно, пошли, -
хлопнул ладонями по коленям третий парень (плотный, широкоплечий, с
твёрдыми острыми скулами) и поднялся. – Значит, ждём тебя двадцать
восьмого в воскресенье на стадионе в семь тридцать утра, -
обратился он ко мне. – Если не зассышь, конечно.
- И мама с папой
разрешат, - добавил Рваный.
- Буду, - сказал
я. – Хорошо, что не завтра. Десять дней мне хватит, чтобы
восстановиться.
- Вот и ништяк, -
сказал широкоплечий. – Бывай.
Рыжий на прощанье
кивнул. Рваный ухмыльнулся, сунув руки в карманы.
Троица покинула
спортплощадку и скрылась.
- Что они хотели?
– спросил подошедший Тимак.
- Звали в футбол
играть, против мотострелков. Двадцать восьмого.