Дайте мальчику время, говорит он, и мальчик сам поймет, что
такое хорошо, что такое плохо, нарисует для себя картину мира и
найдет свое место в этой картине. Подход дона Диего нравится мне
куда больше, но его авторитета оказалось недостаточно, чтобы
переубедить моих воинственных учителей, и нам пришлось
расстаться.
Я скучал по ним все это время, но меня отнюдь не вдохновляла
мысль вернуться домой с поджатым хвостом. А что делать?
Утро застало меня на улице.
Я стоял вплотную к стене какого-то здания, на котором, судя по
всему, совсем недавно собирался потренироваться в альпинизме.
Я был в той же одежде, в которой ложился спать. Босые ноги
болели то ли вследствие моих попыток скалолазания, то ли просто
потому, что улица была усыпана мелкими камешками и глиняными
черепками от разбитой посуды.
Карин сидела на корточках в нескольких шагах от меня с
невозмутимым лицом. Рядом с ней на земле стояли мои сапоги.
— Доброе утро, — сказал я.
— Вижу, ты снова вернулся в свою голову, красавчик, —
сказала она, холодно улыбнувшись. — Еще немного, и я начала бы
тревожиться.
— А что было? — полюбопытствовал я.
— Я надеялась, ты мне расскажешь. Ты припадочный или что-то
в этом роде?
— Что-то в этом роде, я полагаю.
— А ты не считаешь, что телохранителю стоит рассказывать о
фортелях, которые ты способен выкидывать в бессознательном
состоянии? — поинтересовалась она.
— Считаю, — сказал я. — Мне стыдно. Простите
меня, пожалуйста.
— Сначала я хотела бы услышать объяснение, — сказала
Карин. — И пусть оно будет внятным и убедительным.
— Э… я попробую, — сказал я. — Могу я сначала
обуться?
— Конечно. Нам стоит убраться с улицы, а лучше — сразу из
деревни, пока люди не начали задавать вопросы. Сам понимаешь, в
нашем положении мы должны избегать излишнего внимания, а не
привлекать его твоими эксцентричными выходками.
Интересно, все головорезы женского рода могут использовать в
своей речи слово «эксцентричный»? Какие тайны Карин скрывает в
своем прошлом?
Я надел сапоги и мы поспешили на конюшню, где оставили своих
лошадей. С конягами было все в порядке, их почистили и
накормили.
В конюшне я заметил, что Карин морщилась от боли, забрасывая
седло на спину своей лошади и затягивая подпруги, но от
предложенной мною помощи она отказалась.
— В тот день, когда мне понадобиться твоя помощь чтобы
оседлать лошадь, можешь начинать писать мой некролог,
красавчик, — отрезала она и стремительно запрыгнула в
седло.