Тагас ненавидел этот обряд. Он
казался ему недостойным славного воина. Только трус убьет человека,
что не может себя защитить.
К жертвенному столбу приковали
четверых юных рабынь. Руки девушек закрепили над головами, лишая
возможности сопротивляться. Рабыни были повёрнуты в разные стороны
света, чтобы духи всего мира испили дареной крови. Потом шаманы
изорвали их платья, оставляя несчастных нагими.
Тагас поморщился, отвернулся.
Смотреть на это ему не хотелось. Шаманы продолжали безумные пляски,
хаотично размахивали руками, пытались выпрыгнуть как можно выше.
Загорелись приготовленные для этого случая веники, что зачадили
округу мерзким запахом ритуальных трав. Старший шаман, изрекая
гортанные песни, обкуривал девушек дымом, готовил их ко встрече с
Тренги.
Одна из рабынь громко вскрикнула,
стала извиваться в путах, пыталась избавиться от оков. По рукам
несчастной потекла бордовая струйка, запястья посинели, покрылись
свинцовыми пятнами. Горькие слёзы текли по щекам, а прерывистое
дыхание сильно мешало произносить слова внятно:
— Нет, нет, прошу вас… прошу, нет,
пощадите, по… пожалуйста, молю вас, нет, — рыдала она, объятая
ужасом.
Старший шаман, с безучастным лицом,
не обращая внимания на мольбы и рыдания жертвы, продолжал своё
дело. Он покрывал лица рабынь маслами и красками, выводил
ритуальный рисунок.
— Не надо, пожалуйста, не убивайте
нас, — запричитала вторая девчонка, но и на её вопли внимания не
обратили.
— Будьте вы все прокляты. Проклинаю.
Проклинаю! — Разразилась гневной тирадой третья рабыня, не надеясь
на жалость, выплёскивая эмоции в гневе. — Желаю вам всем
провалиться под землю. Проклинаю, прокл... пр... — запнулась она,
захлёбываясь собственной кровью, не в силах больше проронить даже
звука.
Слова, что вылетали из перерезанной
глотки, превратились в предсмертные хрипы, пока не сменились
пронзительным свистом. Тело рабыни несколько раз вздрогнуло,
забилось в конвульсиях. Лицо побледнело, застывая навеки.
Кровь хлестала фонтаном, окатила
убийцу шамана по грудь. Тот стоял неподвижно, пытался умыться
жизненным нектаром несчастной, собирая его остатки в грязную
глиняную чашу.
Когда закончил с первой жертвой,
шаман направился к следующей:
— Нет, нет, прошу вас, молю, нет! —
забилась в истерике обречённая рабыня, глядя на окровавленный нож и
мерзкую, самодовольную улыбку на лице убийцы.