Тишина вокруг стояла неимоверная. Как и темень. Где сейчас, в
современном городе увидишь такую темноту?
— Раньше, — поправил я себя, — в моей прошлой жизни, в две
тысячи двадцать третьем, где еще увидишь такую темноту?
Как ни странно, эта тьма показалась мне уютной.
Я шел по краю дороги, и редкие машины, блеснув фарами, проезжали
мимо. Во дворах, тут и там горел тусклый свет. Мотыльки клубились
вокруг дворовых лампочек, мерно горевших теплым светом. Стрекотали
сверчки.
На лавочках, против комаров, стойко сидели старушки. Вот
придорожная сотка зашуршала кукурузой. То прячутся в ней детки.
Доигрывают свои прятки. Где-то вдали забрехал пес. Тут же нашел
себе товарищей, что поддержали его звонкий лай. Спокойно шептали
черно-зелеными листьями вездесущие орехи. Пахло жарким асфальтом,
что весь день копил свое тепло, а сейчас отдавал его сумеркам.
Я шел и просто наслаждался этим временем. Простой деревенской
жизнью. Прохладным деревенским воздухом. Тихим деревенским
ветром.
Шел я не торопясь. И пусть я очень хотел увидеть свою семью:
молодых отца и мать, знакомых соседей, живую Свету, я знал, что они
от меня никуда не убегут. Чувство совершенного спокойствия
поселилось в душе. Не нужно никуда торопиться. Никуда бежать.
Завтра все тоже будет. Просто будет. Ощущение уверенности в
завтрашнем дне — одно из главных чувств, что я потерял за эти годы.
И был счастлив, что сейчас, в эту самую минуту, оно вернулось.
Очередная машина зазвучала позади. Зашуршала шинами по гладкому
асфальту. Я обернулся. Эта шла тише, не промчалась мимо, как
другие. А потом, возле меня остановилась желтая копейка.
— Игорь? — крикнули из салона.
Я пригнулся, заглянул внутрь.
— А ты че пеший? — Удивленно спросил меня завгар Федотыч.
— Да так. Пройтись захотел.
— В буфет опоздаешь, — хмыкнул он, — там, поди, уже бочки с
пивом откупоривают. Никита Олегович уже там как там. Он же чуть ли
ни главный откупорщик на гараже. Открывает так, что и капли не
прольет.
— Да не, — ответил я с улыбкой, — не пойду я сегодня в
пивнуху.
— Не пойдешь? А чего такое? — Нахмурился завгар, — мож плохо
тебе? Голова-то, после солнечного удара не шалит? Давай-ка,
молодой, — он потянулся к двери и дернул кнопочку, отпирая
пассажирское место, — доброшу тебя до дому. Бо упадешь где-нить по
дороге со своей головой, а мне потом с матерью твоей
объясняться.