— Да ну, — отмахнулся я, — говорю ж, все хорошо. Ты, лучше про
Белку мне расскажи.
— В общем, — сглотнул он, — попала к нам Белка полтора года
тому. Машина была новая, только с конвейера. А новые машины,
понятное дело, абы кому не дашь. Их либо молодым, комсомольцам, кто
пошустрее распределяют, либо старым опытным шоферам. Таким, кто и
руля вдоволь накрутились, и дороги колесом туда-сюда как надо
потоптали.
— И кому ж досталась Белка? — С интересом спросил я.
— Павлу Иванычу Давыдову. У меня в то время, — завгар выпятил
пухлую грудь, — вся молодежь при новых машинах ходила. А Павел
Иваныч был опытный шофёр. Всю жизнь проработал в Ленинградской
области егерем. А десять лет тому, взял семью, сыновей, да к нам,
на Кубань. Ну и поступил в гараж на службу. Ему решено было машину
передать. И так она Паше понравилась, что он ее Белкой прозвал.
— Почему же Белкой? — Я улыбнулся.
— Говорил, мол, самосвал, пятьдесят тройка, на четыре с
половиной тонны, а юркая, как белочка. Все казалось ему, что
рулится она лучше других машин. Он на ней везде: и в рейс, и на
току со склада на зав. Свиней по льду в город возил на позапрошлый
Новый год. А осенью расстался с Белкой, — грустно вздохнул
Федотыч.
— Расстался? Как это, расстался?
— Отправил его колхоз в Краснодар за стройматериалом. Да только
не доехал Паша Давыдов. Ну и не вернулся. Тогда позвонили к нам в
колхоз из милиции. Мол, ваша машина? Номер такой-то-такой-то. Стоит
на обочине под Усть-Лабинском. А в кабине мертвый человек. И как
выяснили потом, Паше плохо стало по пути. Он из последних сил на
обочину свернул, да и умер.
— Печальная история, — серьезно покивал я.
— Ага. А машину мы притянули обратно в гараж. Выписали новому
шоферу. Был им Серега Островнов. Старый казак. Отец его пацаном еще
в гражданскую корниловцев на Дону шашкой рубал. Ну и что ты
думаешь? Водил он Белку до первой уборки. А как летом страда
наступила, так все. Плохо ему стало, прямо под комбайном, когда он
ячмень с бункеру принимал. До вечера не дожил. Сердце. И пришлось
Белке искать нового водителя.
— Неужели ж, — сказал я недоверчиво, — начали думать, что машина
какая-то… проклятая?
— После смерти Островнова уже поговаривать стали, что Белка,
мол, нечистая. Что губит всякого, кто за еёшний руль сядет. Но еще
так. Будто бы не всерьез. А потом передали ее Андрею Фадину.
Опытный шофер. Крепкий мужик. Фронтовик. Ему в войну легкое
прострелили, а Андрею хоть бы хны. Мужикам, что помоложе, еще фору
давал. Ну и за ним, — совсем как-то потемнел завгар, — костлявая на
работу зашла. На мехтоку он работал. Зерно на ток загружал. А потом
с тока на склад. Вот со склада его на скорой и забрали. И тоже, —
вздохнул Федотыч, — не очухался. И вот тогда все.