Аглая Мартыновна встретила гостя в дверях, зарделась, приняв
букет, пригласила войти и проводила в простенько обставленную
гостиную со слегка ободранными стульями и гравюрой, изображающей
амура. Наш герой рассыпался в комплиментах, похвалив и ее глаза, и
вкус, с которым она выбрала свое зеленое платье – довольно
открытое, надо сказать – и даже нацелился, было, сказать уже
что-нибудь насчет форм, достойных Венеры…
Смутил его только звук нескольких голосов, причем мужских,
доносившихся из-за стенки. Не напутал ли он что-нибудь? А ну как
коллежский асессор на самом деле дома? В таком случае явление с
букетом не объяснишь, и выйдет скандал.
– Что такое? – спросила разнежившаяся от комплиментов Аглая,
заметив, что гость что-то занервничал.
– А у вас там сегодня сослуживцы его высокоблагородия съехались?
– спросил он как можно беззаботнее, кивнув в сторону стены, откуда
слышались голоса.
– А, нет, что вы! – хозяйка махнула рукой. – Это жилец,
Константин Кузьмич. Мы ему две комнатки сдаем за стенкой. Такой
тихий господин, даже не знаю, чем он занимается. Все что-то пишет,
чертит, иной раз и к обеду не выходит. Я не думала, что к нему
именно сегодня такое собрание явится, кажется, доселе ни разу у
него в гостях никто не бывал. А тут вдруг пришли какие-то, человек
пять. Один – как мастеровой одет, другой – во фраке, третий – в
рясе поповской, прочих я даже и не видала, как зашли. Странное
общество, правда?
Чувствовалось, что она тоже раздосадована несвоевременным
хлебосольством Константина Кузьмича.
«Не насплетничал бы жилец,» – пронеслось в голове у студента, но
он быстро на этот счет успокоился. Не все ли равно жильцу, право
слово? На вопрос же хозяйки с достоинством кивнул.
– Я даже перепугалась немного, не замышляют ли они что плохое?
Нет ли тут какой-нибудь конспирации? Вы ведь читали, что в газетах
пишут? Но ведь вы меня защитите, верно? – она кокетливо улыбнулась
и поправила прическу, продемонстрировав белое запястье.
Герман тут же заверил ее, что под его защитой ей не о чем
беспокоиться.
– Ну, тогда почитайте мне что-нибудь из ваших экстатистов, вы
обещали! – произнесла Аглая, откинувшись в кресле.
Герман охотно достал прихваченный томик стихов, достав заодно и
вино, и прибавив наставительно, что такие стихи надлежит читать
исключительно под белое вино, иначе они утрачивают половину своей
экстатической силы. Аглая при этих словах достала из шкафа бокалы,
которые он наполнил и принялся читать какое-то совершенно
бесстыдное стихотворение про «невольный вздох безумной страсти»,
«последний стон на ложе томном» и что-то еще в таком же духе. Аглае
явно нравилось.