Читал он по рукописной тетради – издавать этакое непотребство
цензура, конечно же, не позволяла. Впрочем, достать список было
несложно – такие тетради ходили по Москве и Петербургу запросто, и
некоторые из экстатистов составили себе имя, ни разу не издав в
журналах ни единой строчки.
Между тем, за окном совсем стемнело, Аглая сидела в кресле,
прикрыв глаза и приоткрыв губы, вино было почти все уж выпито, и
Герман решил, что, кажется, артподготовка проведена по всем
правилам военного искусства, подкопы подведены, бреши в стене
пробиты, и пора уже, собственно, приступать к решительному штурму,
тем более, что противник, кажется, не настроен оказать решительного
сопротивления. Уже даже и Внутренний Дворецкий, глядя на поле
сражения, восхищенно покряхтывал и подталкивал барина локтем,
дескать, давай, барин, не робей! Покажи ей, каковы Брагинские в
деле-то!
– Кстати, вы ведь тоже мне кое-что обещали, – произнес Герман,
словно только что вспомнив. – Говорили, что у вас в спальне
какой-то фантастический ковер гномьей работы из шерсти пещерного
яка, и обещали показать!
Про ковер Аглая в самом деле при первой их встрече упоминала, но
чтобы приглашать малознакомого мужчину в супружескую спальню –
такого, конечно, не было.
– Да, кажется, в самом деле, я совсем забыла, что же вы раньше
не напомнили! – проворковала Аглая, поднимаясь из кресла. –
Пойдемте, я покажу, он удивительно мягкий, и если провести по нему
ладонью в темноте, то появляются голубые искры. Очень красиво!
Они стали подниматься по темной лестнице. Там уже Герман не стал
сдерживаться, наклонился и поцеловал ее в шею, пахнущую сладкими
цветочными духами.
– Ну, что вы, ну, подождите… – проворковала Аглая, почти
затаскивая его через темный коридор куда-то в также совершенно
неосвещенную комнату. Лампу зажигать она, впрочем, не стала, да и к
чему было бы это делать? За окном сияла в небе полная луна, ее
света было даже больше, чем достаточно.
В этом свете Герман принялся, не прекращая поцелуев, освобождать
хозяйку дома от платья. Дело это было хоть и приятное, но не такое
уж простое. Герман никогда не понимал: и зачем они навертят столько
сложностей? Крючочки какие-то, которые вечно не подцепишь, пуговки
в самых неожиданных местах и на удивление тугие, какие-то шнурки,
которые хоть зубами развязывай. Если бы он был императором,
непременно издал бы высочайший манифест о том, чтобы женщинам
носить мужские сюртуки и панталоны: и обзор лучше, и возни
меньше.