В уютном воздухе комнаты ещё трепетал след стрелы.
Всеволод снова повернулся к напарнику. Тот смотрел на дракона, не отрываясь и не смигивая янтарными глазами.
– Как вы могли так рисковать?
Леопард пожал пёстрыми могучими плечами – зверёк пробежал под ковром.
– Я был почти уверен…
Это он проворчал едва слышно, рокочущий звук вышел из груди, а не из горла.
Всеволод отошёл и выдернул красивую подлую штуку из стекла. Леопард прыжком обогнул стол и поднялся на лапы за плечом Всеволода. Он принял игрушку и бросил её под биллиард.
– Не хочу пользоваться затупленным.– Стыдливо объяснил он свой поступок. – Вы ещё обставите меня.
Бриджентис уходила из окна. Половина светящегося портрета высовывалась из-за рамы. Леопард танцующим шагом приблизился и взял с ковра новый мазик.
– Завтра стекло вставят. – Пообещал он, будто Всеволод спросил его об этом.
– Дурно. – Холодно сказал дракон.
– Я был уверен.– Подходя, уверял Шанаэль. – Кинемся?
Они молча обошли биллиард, потоптались с наивной мужской серьёзностью, сопутствующей окончанию игры.
– Вы сказали «почти». – Занудно повторил дракон.
– Я пошутил. – Волоча хвост, клятвенно молвил провинившийся хозяин. – А то… Разве бы я?..
Всеволод одним мановением брови и движением рта отверг внеурочный, не подобающий ему ход.
Шанаэль потупился на бирюзовый круг, где сложилась пятиугольная фигура. Мазик заходил у него под локтем древком косы.
Пять углов канули, и Всеволод приступил к осенённой предлинным хвостом композиции, которая была оттеснена кающимся леопардом к верхнему невыгодному куполу.
Разрушив в четыре славных тыка хвост, дракон отступил. Теперь за его спиной оказалась дверь и подбородок Бриджентис в окне. Леопард отошёл к столику и наполнил чашки.
– Выпьем.
Он протянул чашку Всеволоду.
– Человек манёвреннее дракона в тесном-то помещении.– Жестом прося обождать и не пить, толковал он. – И я полагаю, вы ни на секундочку, ни на двадцать секунд, – серьёзно сказал он, – не поверили, что я бы мог всерьёз рисковать, не зная, кто… не зная, что вы…
Он заткнулся от избытка переживаний. Потянулся приложить лапу к косматому щиту груди, но, устыдясь, опустил вдоль бока, где на шерсти примятость от портупеи. Комок лапы сжимался и разжимался. Внезапно он глянул, как до того однажды, в глаза человеку и без передышки другим, весёлым голосом провозгласил: