То есть, официально считалось, что стоил.
— Бабуль, водички бы… — вполне членораздельно простонал Вася.
Баба Нюра сноровисто сунула край чашки между опухших губ. Вроде бы
это мне предназначалось, нет?
— Очередная победа сил разума над силами тьмы, — резюмировал я,
поднимаясь. Было ясно, что делать тут больше нечего, рассчитывать
на благодарность — тем более. Василий поправлялся на глазах и
ухмылялся уже вполне привычно, нагло-паскудно. Баба Нюра, одурев от
свалившегося счастья, без конца крестила стены и телевизор, в
котором продолжали сверкать прожектора.
В груди тупо шевельнулось воспоминание — ведь еще год назад я бы
так же радовался собственному успеху, жал руку спасенному пациенту,
уважительно раскланивался с бабулей, и ушел бы домой с высоко
задранным подбородком, просто и откровенно гордый тем, что снова
смог спасти, сумел помочь… Сердце затопила холодная тоска. Куда все
это делось?
В задницу, вот куда.
— Я пошел, — сообщил я в пустоту. Декларативное утверждение.
«Запомни, Клим, декларации хороши только в публичных речах перед
безмозглой толпой. Если ты не политик — избегай их, как только
можешь». До чего разумные вещи говорил мне когда-то научный
руководитель, просто ужас. — Васёк… рад, что ты вернулся. Держись,
парень, и не лезь больше в плохие места, договорились?
Василий благодарно помахал мне рукой. Или легкомысленно
отмахнулся, как посмотреть.
— Ага, обязательно. Давай, Клим. Будь на связи.
Вроде бы на последних словах его голос нехорошо дрогнул, но,
может, мне показалось.
По правилам, если уж быть занудой, мне следовало бы доложить о
попытке заражения гражданского лица куда следует — хоть в
госбезопасность, хоть первому постовому, пусть бы у него голова
болела. Все-таки недружелюбный акт агрессии против гражданина
Страны Советов. Но правда заключалась в том, что реальной агрессии
тут было не рассмотреть даже в лупу, потому что этот их буржуйский
интернет можно использовать как эффективное оружие только когда он
по-настоящему глобален. А если он более-менее внятно работает
только над одной четвертой планеты, это не интернет, а
недоразумение.
Я прихлопнул соседскую калитку, рассеянно подобрал с земли
перезрелую грушу (которые поспевали теперь почти круглый год,
спасибо партии за Фастовские каникулы, не жизнь, а праздник), и
всосался в ее податливую мякоть. Осы, наглые от бесконечного лета,
нерешительно попытались спикировать на сладкую цель, но я отогнал
оккупантов тряской головы, в которой мало кто узнал бы хедбэнгинг
Оззи Осборна с его парижского тура в тысяча девятьсот семидесятом.
Осы устрашились и отстали, а невеселые мысли — наоборот.